Безумное благо

Я, конечно, не собирался ей отвечать. Она положила руку на свое бедро. Мы немного помолчали. Мне нравилось, когда она вот так склоняла голову набок.

— Какие же низкие эти кресла! Чтобы вытащить себя из них, нужна вилка для улиток.

— Вы не улитка, — сказали вы.

Бабье лето. Сезон джина с грейпфрутовым соком. Вы всегда смотрели на часы, прежде чем решить, что уже пора выпить первую порцию. С течением времени я заметил, что событие происходило все раньше и раньше. Как-то вечером вы сказали, что никогда не нужно пить до наступления темноты. И добавили:

— Конечно, это всего лишь теория, — прежде чем закончить с хитрой улыбкой: — Иначе, что бы мы делали летом, а, скажите на милость?

Когда вы были в боевом настроении, вы сами выжимали грейпфруты. В большинстве случаев в дело шли готовые соки. Вы поднимали стакан и смотрели сквозь него на заходящее солнце; бледно-желтая жидкость медленно покачивалась.

— Я впервые попробовал это с женщиной, на которой мне удалось не жениться. Софи была архитектором. Она сошла с ума. Я хочу сказать, на самом деле: смирительная рубашка и все такое. Можно сказать, я тогда испугался. Это не помешало всем моим бракам обернуться настоящими катастрофами. Но как вам это?

Вы брались за бутылку джина, наливали спиртное, подняв брови — вы подходили к делу серьезно, — смешивали с грейпфрутом. («Так нормально? Хватит? Уверены?») И был этот восхитительный арахис, почти со вкусом жженого сахара; я такого никогда больше нигде не ел — только у вас, по вечерам, когда вы сидели на ступеньках веранды.

Стоит ли уточнять, что с тех пор я никогда больше не притрагивался к джину с грейпфрутовым соком.

Дело в том, что нам не следовало отвечать на ваше приглашение. Ничего этого бы не было. Но вы, казалось, так искренне хотели, чтобы мы погостили у вас. Мод не смогла удержаться.

Я никогда не был особо высокого мнения о писателях, но все-таки. На мой взгляд, вы зашли слишком далеко. Или же вам не нужно было изображать симпатию. Напротив, нужно было объявить козыри. Было бы проще и не так гадко. Если бы вы сказали, ну, не знаю, допустим: «Я старый псих, который хочет трахнуть вашу жену», — все было бы ясно и понятно. Не то чтобы я не злился бы тогда на вас, но я хотя бы не выглядел полным придурком. Я сделал бы все, что угодно, лишь бы не довести до такого. Я назвал бы вам десяток вещей, которые я ненавижу в Мод:

…хм, ни одной.

Мы возвратились в Париж. Осень была долгой и чудесной. Мы не заметили, как наступила зима. Мод любила эти ноябрьские сумерки. Почтальон с охапкой календарей звонил в дверь. Приближалось Рождество. Мы все время были вместе. Утром домработница пылесосит. Мод сидит на телефоне. Она решила работать только во второй половине дня.

— В недвижимости серьезные клиенты никогда не встают с первыми петухами!

Люди вокруг нас стали умирать. Теперь я чаще ходил на похороны, чем на свадьбы. По крайней мере, здесь не нужно приглашение. Снова открылась «Пагода». Как-то в воскресенье мы пошли смотреть черно-белый японский фильм, отстояв очередь под дождем на улице Бабилон. На оригинальной пленке звучали песни Нэта Кинга Коула.[38] На следующий день Мод купила CD в подвале универмага «Бон Марше». Я говорю вам это, ибо знаю, что вы любите джаз. Мне пришлось уехать в Коррез,[39] где мой отец приходил в себя после неприятной операции.

— Мне нравится Тюль, — сказала Мод.

— Ты там была?

— Нет, но у них хорошая регбийная команда.

Подумать только: мой отец моложе вас! Так странно. Когда я заговорил с ним о вас, ваше имя ни о чем ему не сказало. Однажды я спросил его, почему он много лет назад бросил мою мать, и он ответил:

— А ты попробуй жить с ангелом…

Мои родители развелись, когда мне было пять лет. Я поклялся никогда не жениться. Думаю, отец до конца продолжал любить мою мать. Он больше не женился. У него были похождения, но он никогда не знакомил меня со своими пассиями, за что я, старый пуританин, ему благодарен. Моя мать жила в Ирландии с одним австрийским бароном. Отец пригласил меня в ресторан, но даже не притронулся к своей тарелке. Проходя позади него в туалет, я вдруг остановился. Я никогда не замечал, какие у него тонкие и редкие волосы.

В рождественский вечер я повел Мод на мессу в собор Парижской Богоматери. Я впервые в жизни делал нечто подобное. Не знаю, что на меня нашло.

Мод уже давно спала. Я выключил телевизор после новостей. Позже я проснулся и как-то сразу понял, что это из-за Мод. Она плакала в постели. Я не представлял, который час. Комната была погружена в темноту. Мод закурила. При свете зажигалки я увидел ее профиль, залитый слезами.

— Почему ты плачешь?

— Я плачу потому, что хочу спать. Плачу потому, что не могу уснуть. Потому, что в двадцать лет я иначе смотрела на жизнь. Потому, что мне уже не двадцать лет. Потому, что не знаю, стоит ли жалеть об этом.

Она шмыгнула носом, затянулась; красный кончик сигареты был единственным источником света в комнате.

— Я плачу потому, что зима такая длинная. Потому, что ты не повез меня в Лиссабон на Рождество. Потому, что моя мать развелась, когда мне было десять лет.