Безумные дамочки

«Он гордился качеством своей продукции, — говорил продавец. — А рынок изменился. Вперед вышли молодые. Безразличные к качеству и стилю. И если в прошлом Дэвид Сверн сверкал среди роскошных вечерних накидок, то теперь бедный гаденыш вынужден сидеть и улыбаться при виде беличьих пончо и микро-мини из кошки».

— Роберт не просто лучше, — гордо ответила Симона работодателю. — Он первый НОРМАЛЬНЫЙ мужчина, которого я встретила.

— Надо было заказать бутерброды к кофе, — сказал мистер Сверн. — Я встречаюсь за ленчем с мисс О’Хара, но до половины второго у нее нет времени. У репортеров нелегкая жизнь, это не игрушки — целый день бегать по городу и брать интервью. И кое-что еще. Я только что вспомнил, что из-за вчерашних передряг даже не поужинал. Как вам это понравится?

Симоне это не понравилось. Дело не только в том, что мистера Сверна не интересовала новость о Роберте Фингерхуде, но и в том, что дома его жена страдает от одиночества и жестокого колита, а он сидит тут и размышляет о бутербродах и ленчах с подружками, которых он называет вымышленными именами.

— Мне жаль, что миссис Сверн неважно себя чувствует, — сказала Симона, сознательно избегая темы О’Хара. — Я слышала, ночью у нее был приступ. Как она сегодня?

— Отдыхает, как обычно говорят в больницах.

— Рада слышать. Хотите, я закажу вам бутерброды?

— Нет. Не надо. Мне все равно надо сбросить пару фунтов веса. Нужно позаниматься на тренажере. Но я вас перебил, продолжайте. И… что? Что это за парень? Кто он? Чем занимается?

— Он клинический психолог и живет в удивительной квартире. Попросил меня переехать к нему, и я согласилась.

— У него есть деньги?

Деньги. Работа. Всегда одно и то же.

— Может, денег у него и нет, мистер Сверн, но в гостиной у него мексиканский гамак и чучело совы.

— Пижон. Обычный пижон. — На лице мистера Сверна было смешанное выражение безграничной жалости и легкого презрения. — Держать чучело совы…

— Вы думаете только о деньгах. В Нью-Йорке все думают только о них. Мне это кажется отвратительным.

— Как же зовут этого артиста? — спросил мистер Сверн, не обращая внимания на всплеск эмоций.

— Роберт Фингерхуд.

— Фингерхуд? — Хоть это произвело на него впечатление. — Он еврей?

Эта мысль не приходила Симоне в голову.

— Наверное, да.

Теперь мистер Сверн проявил гораздо больше внимания к последнему роману Симоны, он ведь узнал, что его герой — собрат по вере.

— Ну-ну, — сказал он, — в таком случае, может, что-то и выйдет. Тебе нужен человек солидный. Ты такая взбалмошная девчонка.

Хотя Симоне нравились почти все евреи, которых она знала, у нее было развито тайное чувство, что, если ты обдумаешь все, обдумаешь по-настоящему, ты должен идти сражаться с фашистами. То же маниакальное стремление владело и матерью. «З-з-з-з-з», — храпел флегматичный немецкий офицер на материнской софе. Однажды, проснувшись, он дал Симоне апельсиновую конфетку.

«Не ешь, — прошипела мать. — Может, она отравленная».

Когда мать отвернулась, Симона проглотила конфетку и стала ждать смерти. Ничего не случилось.

— Почему вы считаете, что раз он еврей, то солидный человек? — спросила она мистера Сверна.

В эту секунду ворвался Пепе, художник фирмы, и прервал беседу. Он влетел в демонстрационный зал с недошитым костюмом в руках и выражением полного отчаяния на лице.

— Дэвид, — закричал Пепе, — что-то не так с пиджаком. А может, это у Хелен такая фигура. — Хелен была манекенщицей, с которой он раньше работал. — Может, приладим этот ансамбль на Симону?

— Примерь, дорогая, — сказал мистер Сверн, — давай посмотрим. Хелен коротковата для этого пиджака, — сказал мистер Сверн, когда Симона предстала перед ним в коричнево-белом ансамбле. — У Симоны как раз нужные пропорции.

Пепе кивнул.

— Ладно, снимай.

Она уже пошла за Пепе переодеваться, когда мистер Сверн попросил ее задержаться.

— Я прошу вас об одолжении, — сказал он. — Хорошо, что вовремя вспомнил. Когда переоденетесь, возьмите в кассе пять долларов и сбегайте к «Картье», вы знаете, где это. Купите там изумрудный с розовым кварцем браслет, который они мне оставили. Будете так любезны?

Вот еще один день, когда мисс О’Хара получит на ленче не только еду, поняла Симона. А в это время бедная миссис Сверн в одиночестве пьет через соломинку теплое молоко и принимает лекарства. Все мужчины — лицемеры, даже такие славные, как Сверн. Но Симона понимала, не ей говорить о том, что ему делать или не делать. У нее на это не было права, и это сводило с ума. Глянув с отвращением на недошитый, но уже элегантный пиджак, она сказала:

— Мне кажется омерзительным убивать животных ради денег.

Мистер Сверн удостоил ее первой улыбки за день.

— Ну, я хоть чучел из них не делаю, — резонно отметил он.

Когда Беверли проснулась в четверг утром, Питер уже ушел. Она посмотрела на электронные часы, стоявшие на серванте. Было семь минут одиннадцатого. Маргарет уже должна была отвести Салли в школу, вернуться и накормить Питера-младшего.