— Я слишком толстая, чтобы быть нарциссисткой.
— Ты впервые застеснялась.
— Но это же правда.
— Ты не толстая. Ты это хочешь услышать?
— А какая же я?
— Аппетитная.
— Жирная.
— Ты спрашивала мое мнение.
— Мой муж считает меня жирной.
— И именно поэтому ты не с ним сейчас в постели. Потому что не в восторге от его оценки.
— Некоторым мужчинам нравятся худенькие, — настаивала она, протянув пустой бокал.
— Я с этим и не спорю. Просто я не из их числа.
— Симона худенькая.
— И маленькая.
— И она тебе нравилась. Ты жил с ней.
— У нее красивая грудь.
— Я знаю. Была с ней на пляже. Я ей завидую.
Роберт поставил свой бокал на пол, протянулся, положил руки на грудь Беверли и начал ее ощупывать.
— Тебе нечего завидовать, — сказал он и начал играть с сосками, пока они не затвердели. — Абсолютно нечего.
— Я должна носить лифчик, чтобы она не отвисала.
Он убрал руки.
— Я без ума от твоего рта.
— Он слишком большой.
— Прекрасный, сочный. Я хочу поцеловать его.
— Так в чем дело?
Роберт притянул ее голову к себе так, что на животе у нее образовались складки, она обняла его за шею и слилась в бесконечном поцелуе. Когда он отпустил ее, Беверли задыхалась. Стеклянные глаза чучела совы пялились на нее из-за гамака. Нас никто не видит, сказала она себе, никто не знает, никто, кроме меня, Роберта и чучела. Можно делать что хочешь. Все.
— Давай поужинаем? — спросил Роберт. — Я купил чудное филе и хочу поджарить его.
— Может, позднее? Я еще не голодна. А вот шампанского выпила бы.
В этот момент еда ее интересовала меньше всего на свете. Еда давно ее не интересовала (отчего же она такая толстая?). Обильное питье отбило аппетит. Сегодня она выпила три двойных виски, пока писала письмо матери и заполняла счета к оплате. Беверли многие вещи считала такими утомительными и скучными, что без алкоголя не могла бы дотянуть до вечера и не понимала, как другие ухитряются это делать. Наверное, для них день был не так тосклив, у нее же один день бесцельно перетекал в другой: заполнение счетов, составление меню с Маргарет, разговоры с детьми, написание писем матери, раздумья о том, почему ее отвергает муж. Беверли пила так много, что по утрам у нее часто болели почки, и в такие дни она торжественно клялась, что не прикоснется к рюмке, но через пару часов ощущение бессмысленности жизни овладевало ею, так что, если бы не виски, она давно бы сошла с ума.
Иногда во мраке сверкали искорки здравомыслия. Порой она думала, что некоторым женщинам нужны постоянные сексуальные отношения, иначе они могут повредиться в уме. Помнишь, что случилось с Ди-Ди?
Беверли считала ее взбалмошной и глупой женщиной, но за долгие годы знакомства она все больше отождествляла себя с ней, а не, скажем, с Симоной, которая заскакивала в первую попавшуюся постель, дергалась в ней и, неудовлетворенная, вылетала прочь.
В Пуэрто-Валларта Симона сказала:
— Может, я и не получаю того, что имеют другие женщины, зато и не набираю веса. Особенно если ты сверху делаешь всю работу. В этой позе теряешь как минимум восемьсот калорий.
— Мне это не поможет, — ответила Беверли. — После секса я умираю от голода.
— Неужто? А у меня начисто пропадает аппетит.
В этом, как позднее размышляла Беверли, нет смысла. Судя по тому, что она читала на эту тему, аппетит просыпается как раз у неудовлетворенных людей. Ей хотелось не только есть, но и летать, бегать, петь, танцевать, кричать от радости. Секс пробуждал ее к жизни во всех проявлениях. А для Симоны это было просто перепихивание.
— Мы поужинаем, когда ты захочешь, — сказал Роберт. — А можно вообще не есть.
— Потом я захочу. Скорее всего.
— Куда торопиться? Я подожду.
— Правда?
— Обещаю.
— Некоторые не любят ждать.
— Некоторые любят худых женщин. Помнишь?
— Мне нужно время, — сказала она. — Я заторможенная.
— Я же сказал, что подожду.
— У тебя сильный самоконтроль.
— Я хочу, чтобы ты осталась довольна.
— Почему?
— Ты меня возбуждаешь. С первого взгляда на тебя.
— Тогда начинай.
— Сейчас?
— А почему нет?
— Встань.
Беверли так трясло, что она едва поднялась со стула. Роберт тоже встал и начал расстегивать ее платье. Пуговицы были только до талии, и платье быстро соскользнуло на пол. Беверли расстегнула сзади лифчик, и он упал поверх платья.
— Такой я тебя и представлял, — нежно сказал Роберт. — Именно такой.
Он взял ее за грудь и снова поцеловал, но на этот раз более грубо, запрокинув ей голову так, что заболела шея.
— Пошли, — сказал он. — В спальню.
— Нет. Здесь.
— Почему?
— Я так хочу. Я не хочу уходить из джунглей.
Через секунду, обнаженные, они лежали на зеленом пушистом ковре. Роберт лежал на ней. Член у него был гораздо больше, чем у Питера, и он вставил его с такой силой, что она закричала от восторга. Лицо его исказилось какой-то странной улыбкой. Беверли закрыла глаза и полностью отдалась сексу, она двигалась, потом застывала и лежала неподвижно, затем останавливался он, а она двигалась и сквозь затуманенное сознание услышала свой крик: «Убей меня, убей, меня убей!»