Безумные дамочки

Игра в папу забавляла Дэвида. Она начала звать его так с самого начала, чтобы его не мучили фрейдистские комплексы о зависимости ребенка от грязного старика. А так все называлось своими именами, и они посмеивались над этим. Лу ощущала, что у нее нет времени и сил на борьбу с тайным чувством вины. Надо просто послать все к черту. Какая старость, если она умрет молодой, потому что красный Китай уничтожит разлагающийся западный мир. Из-за массового страха перед уничтожением западный мир разлагался еще быстрее. Перед революциями мальчики превращаются в девочек и наоборот. Если бы не красный Китай, «Тряпья» вообще бы не было. Когда-нибудь, когда будет прочно стоять на ногах, она скажет это Тони Эллиоту, который голосовал за Голдуотера.

Она скажет ему:

«Ты загребаешь два миллиона в год благодаря китайским ресторанам, хотя ненавидишь коммунистов, и ты такой тупой, что даже не понимаешь этого».

Придет время, когда она плюнет в глаза Тони Эллиоту и рассмеется. Когда Лу сказала об этом Дэвиду, он заметил, что она слишком злобствует.

— Я знаю, — парировала она, — но не спеши кричать о паранойе. Иногда все они слишком достают меня.

Лу не знала, кого ненавидит больше: Питера Нортропа или Тони Эллиота, но подозревала, что Питер важнее, потому что он умнее, а значит — опаснее Тони, который очень зависел от советников. С другой стороны, Тони достаточно умен, чтобы хорошо выбирать их. В этом что-то есть. Если он даст ей колонку (КОЛОНКА! ЭТО КАК СЕКС! ЭТО ЛУЧШЕ СЕКСА!), она все простит ему, милому, дорогому человеку. Все переиграет. Поставит свечку в соборе. Покается. Поцелует маленькие ножки Тони Эллиота и скажет ему, какой он чудесный и великолепный (богатый фашист), как она всегда восхищалась им, как обожает свою работу у него, даже когда он поручает ей писать некрологи и переделывать чужие заметки. Если он даст колонку Питеру Нортропу… Нет, она даже и думать об этом не хочет. Если это случится, она перевернет кровать и скормит золотую рыбку мистеру Безумцу, который давно уже не сходил с ума.

В редакции ходили слухи, что Тони Эллиот скоро объявит решение о колонке. Но слухам не очень-то можно верить. Лу припомнила последние разговоры. Тони Эллиот продает свои акции и избавляется от «Тряпья». Пока этот слух циркулировал, туалеты работали с перегрузкой. Сотрудники так нервничали, что приходили на работу в восемь утра, чтобы удостовериться, что здание стоит на месте, их столы тоже. Это была какая-то детская паника. Репортер, освещавший рынок мехов, однажды так взбесился, что залетел в женский туалет. Потом он сказал своей старой приятельнице Лу, что это даже не была ошибка. Просто мужской туалет был слишком далеко, а у него слабый сфинктер. К счастью для него, там были только телефонистка в домашних тапочках и курьерша, иначе ему было бы неловко. Над ним посмеивались, но он сказал, что ему начхать. Лучше это, чем обгадить пол рядом с телетайпом, верно ведь? Лу согласилась, но после этого держалась от него подальше.

Слух о продаже акций не утихал и украшался все новыми подробностями, вроде того, что Питер Нортроп покупает «Тряпье» за свои бруклинские деньги, а потом он выгонит своих врагов, которых у него было много. Лу две недели не спала, когда услышала это, и золотая рыбка жила на грани жизни и смерти. Когда эта сплетня умерла, появилась новая. Уставший от проблем с профсоюзами в Нью-Йорке Тони Эллиот решил перевести «Тряпье» в Пенсильванию, и все, кто хочет, могут ехать туда. Сотрудники, купившие дома или вложившие деньги в меблировку, засуетились и не покидали офиса. Один редактор, фанат встроенной мебели, спал на рабочем столе и даже купил кипятильник, чтобы его не засекли по телефону, когда он заказывает кофе.

Ничего не случилось. Все затихло, как в болоте, осталась только кучка маньяков. Именно поэтому Лу не знала, можно ли верить последнему слуху насчет того, что очень скоро Тони Эллиот примет решение насчет колонки. Она то верила, то не верила слуху, и это было самое худшее, потому что из-за жуткой неопределенности ее начало тошнить по утрам. Ее не рвало со времен детства, когда она ходила в ненавистную ей школу (сейчас в нее ходит ее дочь). Лу знала, что тошнит ее при мысли о школе, потому что по уик-эндам ничего не было. И вот теперь все началось снова. Психологи называют это регрессией. После рвоты наступало облегчение, ощущение чистоты и готовности встретить любую катастрофу. Но все-таки гадко было видеть в унитазе перемешанные блюда вчерашнего ужина. Лу старалась не смотреть. Иногда это удавалось.