Безумные дамочки

В детстве мать кормила Беверли овсянкой из тарелки, на дне которой была нарисована собака. Собака была такого устрашающего вида, что она никогда не доедала до конца, чтобы не видеть этой морды. На тарелке Салли была нарисована маргаритка, а Салли любила эти цветы. Девочка ела хорошо. Проблемы были с Питером-младшим. Ему все не нравилось. Сейчас он, должно быть, у себя в комнате, катается на музыкальной лошадке или бешено бегает с любимой тележкой. Беверли сказала Маргарет, что ее раздражают шумные игры по утрам, и она, прежде чем встретиться с сыном, должна выпить минимум две чашки кофе, так что Маргарет велела мальчику в утренние часы играть у себя в комнате. Около одиннадцати ему позволяли спуститься вниз и встретиться с матерью. Он — восхитительный ребенок, каждое утро думала Беверли при виде сына. Она обращалась с ним суровее, чем с Салли, потому что больше любила и поэтому испытывала чувство вины. В итоге Салли росла сорванцом, и похоже, когда вырастет, то устроит какому-то мужчине веселенькую жизнь.

Беверли удалось провести утро, не прикоснувшись к «Герцогу». Она выпила три чашки кофе без сахара и молока, выкурила три сигареты с ментолом, дала указания насчет ужина, обняла и поцеловала Питера-младшего (отчего дети так сладко пахнут?), ответила по мере сил на все бесчисленные «почему». Затем натянула верблюжье пальто с поясом и поехала в загородный клуб «Вишневая долина», где ее ждала Ди-Ди.

— Этот сукин сын в следующем месяце переезжает в штат Огайо, — сказала Ди-Ди, некрасиво искривив губы. Это была тонкая нервная блондинка, почти без груди, но с интересным угловатым лицом. — Огайо! Вообрази! Дерьмо! Что я буду делать?

Она в бешеном темпе пила водку с мартини, и Беверли, не забывая о лишнем полукилограмме, заказала виски, чтобы поддержать компанию.

— Найдешь кого-нибудь еще, — сказала Беверли, изображая сочувствие.

— Думаешь, это так легко? Надо тебе самой как-нибудь попробовать! Нужны недели, даже месяцы!

Ди-Ди заплакала.

— Позвонил утром и отменил свидание. Я спросила, почему мы не можем встретиться сегодня, он же еще месяц будет здесь. Нет, сказал Джордж, мы все поменяем. Остаются только вторники. Вторник! Это же через четыре дня! И чем я должна заняться? Онанизмом? А он в эту секунду трахает какую-нибудь студентку. А потом они будут говорить о полифонии в музыке.

Все мы выбиты из колеи, думала Беверли, все мы, женщины. Мы только пьем, ходим по магазинам, встречаемся в загородном клубе, иногда вцепляемся в первого попавшегося мужчину. А если бы мы жили в городе, было бы так же? Может, это из-за нас? Или из-за места? Или из-за того и другого вместе?

— Уже сейчас плохо, — продолжала Ди-Ди. — А что будет, когда я постарею? Кто захочет возиться со мной?

— Может, тогда Крис оживет? — предположила Беверли.

— Мой муж? Оживет со мной? Ты шутишь? Он меня ненавидит. Без шуток. На днях он обозвал меня сраной занудой.

Беверли подумала, что, возможно, Питер тоже так думает о ней. Она хотела бы завести любовника, но у нее не было характера Ди-Ди. Нет, не здесь, в Гарден-Сити, не в доме, где она прожила с Питером восемь лет.

— И знаешь, что еще? — сказала Ди-Ди, подзывая официанта, чтобы заказать обед. — Этот мерзавец прав. Я и есть сраная зануда.

По дороге домой Беверли заехала в магазин сыров на Седьмой стрит. Выбрав его любимый сорт, она сделала помимо своей воли странную вещь. На прилавке лежал пакет «Камамбера», который оставил кто-то из покупателей и его не успели вернуть на витрину. В каком-то умопомрачении Беверли, выждав, когда продавец отвернется, схватила сыр и сунула себе в сумку. Затем расплатилась за «Эдем» и вышла.

Домой она ехала в оцепенении. Я должна бросить Питера. Мысль вертелась у нее в голове, и это была даже не мысль, а скорее молитва, мольба. Могу я бросить Питера? Когда она подъехала к замку на Стюарт авеню, слезы катились по лицу, застилая глаза. Она торопливо утерлась. Пальцы, касавшиеся щек, были мертвыми, холодными, нечеловеческими.

Звонок в дверь разбудил Аниту ранним утром в четверг, и в какую-то секунду она подумала, что это электронный будильник зовет ее встать, вычистить зубы, принять душ, надень штанишки, форму стюардессы и лететь в… Мадрид? Париж? Рим? Лондон? Каир? Мюнхен? Гамбург? Или она сейчас в одном из этих знакомых и чужих мест перед возвращением в Нью-Йорк?

Очень часто Анита, снимая с лица спальную маску, не могла сориентироваться, где же она находится. Маска была мягкой, зеленого цвета, и на ней поперек было написано: «Спокойной ночи, Чет, спокойной ночи, Дэвид». Иногда Анита не знала, что бы она делала без маски, настолько рваным был ее распорядок дня. Затем услышала поскуливание, вспомнила о Чу-Чу, сидевшем в сумке у радиатора, и, даже не раскрывая глаз, поняла, что она в Нью-Йорке, в постели с Джеком Бейли, а в дверь звонит Симона, которая заехала по дороге на работу забрать собаку.