Безумные дни

Женщина развернулась, одновременно доставая из сумки оружие. Увидев направленный ему в живот толстый ствол, парень резко остановился, секунду поколебался, но потом прошипел себе под нос что-то про «суку» и, нехотя развернувшись, вразвалочку направился обратно. Весь его вид выражал «не очень-то и хотелось». Его компания, подобравшись, молча смотрела ей вслед, но потом всё же вернулась к ларьку.

В промзоне женщина уверенно пролезла через щель между бетонными плитами старого забора, пересекла заброшенную стройплощадку, нырнула в малозаметный проход между ангарами и, преодолев осыпь проросшего травой строительного песка, оказалась в небольшом дворике. Стоящее там сооружение было когда-то ведомственным гаражом на три машины, но по скоплениям мусора было понятно, что двое ворот из трёх давно не открывались.

Женщина обошла кирпичный домик сбоку и по наружной железной лестнице поднялась к площадке второго этажа. Невзрачная железная дверь заперта, но она уверенно извлекла ключ из незаметной ниши под козырьком. За простой ржавой дверью обнаружилась вторая, посерьёзнее, с кодовым замком, код которого также не вызвал у женщины затруднений. Помещение над гаражом раньше было комнатой отдыха механиков и водителей, но теперь представляло собой вполне комфортабельную однокомнатную квартиру, обставленную небогато, но удобно. Два дивана, три раскладных кресла, стол со стульями, кухонная выгородка с плитой и холодильником, даже небольшой совмещённый санузел. Женщина поставила чайник, наполнив его из офисного кулера в углу, достала из холодильника колбасу и хлеб и без малейшего смущения стала делать себе бутерброды. Затем она подвинула кресло к низкому окну, устроилась в нём с чаем и принялась ждать.

Македонец

С утра мы с Сеней неторопливо позавтракали, сварив кофе на здешней версии электроплитки — чёрной стеклянной панели без каких-либо признаков физических нагревателей, однако неизменно греющей любую поставленную на неё посуду. В вопросах бытовых удобств ныне покойные аборигены были вполне на уровне. Впрочем, без каких-нибудь запредельных чудес — чуть лучше, чем у нас, или примерно так же. Даже удивительно, что им удалось себя так качественно зачистить — нашим ОМП такого эффекта не добьёшься, всё равно кто-нибудь по кустам отсидится, вылезет и расплодится пуще прежнего. Меня житьё на этаком кладбище слегка напрягало, но Сеню, кажется, наоборот — успокаивало. Мёртвые его не смущают, в отличие от живых. Тем не менее, по очереди использовав сортир по прямому назначению, мы через некоторое время пошли туда вместе. Закрыли дверь, Сеня напрягся, побледнел, закатил глазки — я даже успел испугаться за него, раньше такого не было, — но он уже решительно распахнул дверь, и мы оказались в смежном санузле моей квартиры.

— Чё то как-то туго, — пожаловался мой проводник. Его шатало, на лбу выступил пот, ноги подкашивались так, что он присел на край ванны. — В последний раз так было, когда мы, помнишь, пять человек протаскивали. Я тогда думал — всё, щас мозги из ушей потекут…

— Ну, ты сам тогда сказал, что вытянешь, — напомнил я.

— Они ж такие худые были, я и подумал, что весу в них от силы на троих…

Да, тогда смогли вытащить пятерых. Мы забрали только тех, кто уже умирал, у прочих был шанс. Сеня тогда, откровенно говоря, сорвался — у него иногда кукушка выскакивает. Классический невольничий лагерь, где всякая мерзость происходила в таком масштабе, какой даёт только полнейшая неограниченная власть без всякой оглядки на последствия. Нельзя такую давать людям — даже у нормальных крышу сорвёт, а уж что может натворить тот, кто изначально подонок… В общем, не самые приятные воспоминания, но именно тот эпизод определил нашу дальнейшую с Сеней работу. Множественность Мультиверсума даёт простор для фантазии не только хорошим людям. Ведь кажется, что там, в другом мире, ты недостижим и неподсуден, а значит — твори что хочешь. Некоторых мы от этой иллюзии избавили.

Как только Сеня отдышался, мы вышли из квартиры, собираясь отправиться к офису Ингвара. Если он завязался с Коллекционером, то рано или поздно и нас на него выведет. Лучше бы, конечно, рано — тревожно как-то тут стало, неуютно. Даже я, человек толстокожий, и то ощущал непонятное нервное давление, как перед грозой. От него копилось нехорошее раздражение и хотелось куда-то бежать или кого-то убить. Представляю, насколько тяжелее Сене с его медиумической чувствительностью.

На выходе из подъезда столкнулись с соседом с третьего этажа. Имени я не помню, но в лицо примелькался — обычный такой мужик лет слегка до сорока из среднего пролетариата, которого публично пилит жена — расплывшаяся тётка с загнутыми книзу уголками рта, и у которого сын подросток-двоечник, курящий украдкой за гаражами. Ни разу мы и словом ним не обменялись, кивая друг другу на лестнице. Я сделал шаг в сторону, пропуская его в подъезд, но он вдруг схватил меня за куртку, дёрнул на себя и злобно заорал, брызгая в лицо слюной:

— Какого хуя твоя трахома тут стоит! Ты это место купил?