Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Процесс прогрессировал. Если несчастный случай, который он пережил в 1536 г., и последующий остеомиелит и язвы на ногах были важными вехами на дороге, выносящими на поверхность те черты его личности, которыми он всегда обладал, то его последующие матримониальные приключения имели болезненные последствия, по крайней мере до тех пор, пока он не женился на Екатерине Парр. И всё-таки, если Фоксу можно верить, похоже, что даже Екатерина Парр едва избежала немилости. Очевидно, она не согласилась с королём по теологическому вопросу. Король был так оскорблён её дерзостью, что по совету Стивена Гардинера велел подготовить статьи, обвиняющие её в ереси, и утвердил ордер на её арест. «Хороши новости, — со злостью заметил Генрих, — когда женщины становятся такими клириками; и как это меня утешает, что на закате жизни меня учит моя жена». Екатерине повезло, она узнала, что готовится, и сказала королю, что она была глубоко неправа, когда выразила по религиозному вопросу мнение, которое отличалось от точки зрения её мужа. Генрих смилостивился. «Так значит это так, счастье моё, и вы спорили без злого умысла? Тогда мы опять такие же добрые друзья, как и раньше, и всегда останемся такими». Его эгоцентричность была такова, что с точки зрения современного историка он «был болен психической болезнью, манией величия, навлечённой обществом, которое считало своего монарха единственной возможной гарантией против возобновления гражданской войны и которое было настроено боготворить его и как идеал человека, и как символ гражданского мира и безопасности».

Была ли это мания величия защитой от подспудного чувства личной неполноценности? Утверждать, что Генрих страдал от основополагающего комплекса неполноценности, который распространялся с личной жизни на общественную — это значит противоречить всем суждениям современников и мнению большинства современных историков. Современники считали его одним из самых талантливых людей его времени, а современные историки, мнения которых могут быть различны относительно его личной ответственности, тем не менее отдают должное его умелому и искусному управлению государственными делами. И всё же из-за шума и грома выглядывает маленький избалованный ребёнок. Он был всё время охвачен страхами и тревогами относительно заговоров и сговоров с целью осуществить его свержение. Он боялся болезней и смерти, даже сам составил полный перечень мазей и лекарств, и находился под большим влиянием своих врачей, особенно доктора Чеймберза и сэра Уильяма Баттса. Он был ипохондриком, который впопыхах бежал в безопасное место от вспышки английской потницы, сравнительно новой смертельной болезни, которая, казалось, находила свои жертвы особенно среди лиц благородного происхождения. «Само название потницы, — сообщал Гардинер, — так ужасно и пугающе для его высоких ушей, что он ни в коем случае не отваживается приближаться к тому месту, где она по слухам появилась». Когда разразилась эпидемия потницы в 1528 г., которая свалила и Анну Болейн, и её брата Джорджа, Генрих перестал выходить из своей спальни, насколько возможно оставаясь в одиночестве. Король, замечал французский посол, «был в таких делах самым пугливым человеком, какого только можно было встретить».

Отец Генриха, хотя в заключительные годы своего правления растерял популярность, был добросовестным и умелым монархом, который уравновесил бюджет и воздерживался от дорогостоящих иностранных авантюр. Генрих, далёкий от своего преждевременно состарившегося отца, отошёл от его политики, расточительно тратил деньги и возобновил традиционную вражду с Францией; он тратил громадные суммы на строительство, растранжиривая деньги, которые получил в результате роспуска монастырей, и положив начало «великому развалу» английской экономики. На протяжении всего своего правления он полагался на верных и умелых министров, которые формулировали и обосновывали ту политику, которую он считал нужным проводить. Генрих был исключительно восприимчив к психологическому давлению и во многих отношениях поддавался интеллектуальному влиянию, принимая политические линии, начертанные другими, и считая их своими собственными. В равной мере он был непоследователен, менял полностью или частично политику, которую когда-то принимал с энтузиазмом, и уничтожал тех, на кого полагался. Легкомысленный и капризный, он был, замечает Скэрзбрик, «последователен только в выполнении своей собственной деспотической и необдуманной воли». Предоставленный самому себе, он совершал крупные ошибки, как даже слишком хорошо показывают годы его правления после падения Томаса Кромвеля. В то время как он обладал, по предположению Эрика Айвеза, «пугающим стремлением к цели, которое было основной движущей силой в характере короля», цель могла меняться в зависимости от королевского настроения. Его слава великого короля представляется основанной на серии исторических случайностей, а не на цепи настоящих достижений.