Безумные

– Ври, веселись, развлекайся и делай то, чего бы в жизни не сделала здесь и сейчас. Но неукоснительно соблюдай самое последнее правило. Ни за что не влюбляйся, ведь для каждого из тех людей субботний вечер – только игра, ни больше ни меньше.

* * *

Долго не могу заснуть. Мысли об Илоне и её признании не желают отпускать меня на заслуженный отдых. Перед глазами то и дело мелькает её печальная улыбка и такой беспомощный взгляд, что сердце в груди сжимается до размера абрикосовой косточки.

Разве играть чувствами живых людей считается нормальным? Ладно, так и быть, у всякого человека живет в голове свой маленький тараканчик, что выползает из щели здравого смысла и настоятельно требует чего-то особенного. Например, тараканчику потомка Дракулы не хватает общения и он приходит в клуб, чтобы с кем-нибудь поговорить, а гадкое насекомое этого Даниэля, как по мне, требует глубокой привязанности к себе и не желает делиться ею в ответ. Разве последнему не пора обратиться в особую больничку для истребления столь мерзкого мозгожителя?

По пути домой меня вообще как током шарахнуло: а что, если Даниэль женат и у него есть дети, а эти субботы – лишь нетрадиционный способ позабавиться с любовницей? Другие просто ездят к ним домой, покупают шмотки, побрякушки в тайне от жен, а здесь и тратиться то особо не надо, разве что на коктейли. Мерзость какая. И когда Илона дала прямо понять, что хочет нечто большего, чем этих встреч раз в месяц, бедняга (подонок!) решил вдруг ретироваться, чтобы не усложнять себе жизнь. Никогда бы не подумала, что моя уверенная в себе подруга может так по уши вляпаться. И, наверняка, она не одна там такая. Только подумать, девушки приходят туда, чтобы почувствовать себя любимыми, ибо в настоящей жизни им так и не удалось встретить свою вторую половинку. Издевательство над собой какое-то!

Еще, Илона предполагает, что Даниэль и есть тот, кто весь этот бал монстров организовал.

– Я замечаю, как он оглядывает толпу, – говорила она мне несколько часов назад за второй чашкой Капучино, – чересчур уверенный взгляд, словно все это принадлежит ему. Он может зайти куда угодно, в любую дверь, не опасаясь, что кто-то из охраны может нас выгнать. Мы даже были на третьем этаже, куда вход гостям строго запрещен. Как будто уверен, что ему ничего за это не будет.

– А ты спрашивала у него о его настоящей жизни? Кто он? Чем занимается?

– Он – путешественник, а дайвинг его хобби. Всякого навидался, написал много книг и решил передохнуть, остановившись в нашем городе. Вранье. Все вранье.

Ей-богу, я чуть не умерла лишь от того, что пришлось буквально проглатывать рвавшийся наружу смех. Дайвинг его хобби! Уж лучше бы прямо сказал: обожаю глубокое погружение! И это я не об океанах говорю.

– Как-то раз он сказал, что все это ему надоело. Но, когда я спросила, что именно, он только слабо улыбнулся и тут же сменил тему. Порой не знаю, где он правду говорит, а где ложь.

На языке так и вертелись слова: больные отношения. Не могу как-то иначе описать весь тот бред, о котором поведала мне подруга. В какую-то минуту я даже ощутила острое отвращение к самой себе за ту необдуманную выходку с Максом. Да я же повела себя, как…

А еще говорит, что «лишь симпатию» ветром сдуло. Если так, то встречный ветер погнал её обратно, ибо Илона так или иначе возвращалась к воспоминаниям об этом Даниэле. Она впервые предстала предо мной той страдающей мечтательницей, чьи тихие мольбы о чуде любви никогда и никем не будут услышаны.

Вздыхаю, согнувшись в три погибели. Нужно в срочном порядке отвлечься от этих грузных мыслишек и поскорее заснуть, иначе завтра на встрече с новым заказчиком, которого отдала мне коллега Наташа, я буду выглядеть, как вареный овощ. Решаю принять снотворное и уверенно иду на кухню. Запиваю маленькую таблетку стаканом воды и бросаю мимолетный взгляд на подоконник, на котором вместо привычных горшков с домашними цветами полным полно писем со штрафами, бумаг по работе и папок с моими первыми реализованными проектами. Надо бы в ближайшее время все перебрать, а ненужное выбросить.

Мой взгляд цепляется за блеснувший от света предмет, торчащий из-под самодельного журнала с расходами, что принадлежит Мише. Он, кстати, еще не приехал за остальными вещами, что меня несколько тревожит. Не хочу, чтобы он лелеял себя напрасными надеждами на наше перемирие, поскольку ничего подобного и быть не может. Осторожно раздвигаю бумаги, чтобы куча макулатуры не посыпалась на пол, и достаю ту самую золотую карточку, что вручил мне охранник, когда я ждала свою верхнюю одежду в гардеробе. В ту ночь, вернувшись домой, я долго вертела её в руках, пока не устала прокручивать в голове случившееся в темной комнате.