Безумный бог

– Сам знаешь, не могу, Малик. Так ты никогда не найдешь «Кайринишад». Магия Огма все еще не позволяет мне увидеть книгу. – Он сунул мое сердце мне в руку и повернулся к старой кобыле. Та заржала, подняла голову и злобно посмотрела на божество большими круглыми глазами. – Зато я могу тебе помочь с хорошим скакуном.

Ни при каких обстоятельствах эту тощую кобылу нельзя было назвать хорошим скакуном, но я все равно с самого начала намеревался ее украсть, так как она выглядела именно тем животным, с каким я мог бы справиться.

– Помоги мне, Всемогущий, всего лишь набросить на нее уздечку.

– Уздечку? Для такой строптивицы, как эта? – Кайрик подошел к животному.

Дрожащая кобыла, попятилась к стене, козы рванули в противоположный конец сарая, а я едва успел подхватить с пола сердце Единственного. Козы – такие прожорливые бестии, что готовы съесть все, что угодно, даже когда напуганы.

Кайрик вцепился в гриву кобылы и притянул ее голову к своему рту. Бедное животное так перепугалось, что выбило копытом доску из стены, через эту дырку в сарай проник золотистый утренний свет, смешавшийся с пурпурным мерцанием Единственного. Наш Темный Повелитель вонзил зубы в шею лошади и прокусил ей вену. Раздавшийся визг был такой же пронзительный, как у ястреба, только в сотни раз громче. В ушах у меня зазвенело, пес завыл из-под кормушки, козы заблеяли и принялись биться в дверь, стремясь выскочить наружу,

Кровь хлестала из горла кобылы быстрее, чем Кайрик успевал ее пить, поэтому она лилась по его подбородку, а оттуда каскадом падала в грязь. Кобыла, слабея, начала пошатываться, но Единственный, тем не менее, продолжал пить, заставляя животное опуститься на колени в теплую лужу собственной крови. От этого зрелища мой слабый желудок грозил снова меня предать, поэтому я отвернулся и прижался лбом к стене. Сквозь щель между досками я разглядел старика – он стоял перед сараем, держа в дрожащих руках заряженный арбалет, рот его был раскрыт, а ноги, видимо, вросли в землю от страха.

– Малик! Хватит мечтать. Подай ее сбрую.

Я прижал сердце локтем, затем снял с крючка на стене уздечку и отнес ее Единственному. Кобыла к этому времени прекратила сопротивляться, и Кайрик теперь лежал на ней, держа вспоротое запястье над ее горлом. Из его раны лился липкий черный сироп, попадая прямо в рану лошади. Казалось, что у нее с каждой секундой прибавляются силы. Прямо у меня на глазах ее провисшая спина выпрямилась, костяк оброс крепкими мышцами, тусклая шкура залоснилась.

Кайрик убрал запястье от шеи животного. Обе раны – его и кобылы – тут же перестали кровоточить, и глаза у лошади стали голубыми, как сапфиры, пасть оскалилась, так что стали видны зубы – жуткие и острые, как у акулы. Из ноздрей кобылы шли клубы пара. Она подняла голову и злобно посмотрела на меня.

– Она ждет своего имени. – Говоря это. Единственный взнуздал лошадь. – Только ты можешь дать ей имя.

– Хала. – Я выбрал это имя не потому, что оно означает «шустрая», а потому, что оно напомнило мне о жене, чья красота походила на кобылью во многих отношениях. – Нарекаю тебя Хала.

Кобыла заржала, и этот звук прозвенел, как звон цепей на пленнике. Она поднялась с пола, сбросив с шеи Единственного, словно пушинку.

– Отойди, – приказал бог. – Она голодна.

Я едва успел отскочить в сторону, как Хала одним прыжком оказалась рядом, прижав всех пятерых коз к стене. Она перебила их всех до одной зубами и копытами, потом повернулась, чтобы наброситься на скулящего пса. Сразу поняв, что у нее на уме, пес выскочил из своего укрытия и исчез сквозь дыру в стене, которую кобыла проделала чуть раньше. Животное не стало крушить стену дальше – хотя я уверен, это было ей по силам, – а вернулось к мертвым козам.

– Никогда не отрывай ее от кормежки, – предупредил Кайрик. – Можешь скакать на ней день и ночь во всю прыть, но, если она проголодается, даже не вздумай вмешиваться.

Я отвел глаз от коз, которых она заглатывала вместе с копытами, рогами и шкурами.

– Сомневаюсь, что сумел бы.

Единственный протянул руку и забрал у меня сердце;

– Конечно, не с этим сердчишком. Придется дать тебе что-то потверже.

– П-п-потверже?

– А это я приберегу на потом. – Рука Кайрика стала прозрачной, когда проникла к нему в грудь вместе с моим сердцем. Он замотал головой, словно проглотил что-то кислое. – Оно еще пригодится, если ты прав насчет Огма.

Я взглянул на свою грудь, в которой зияла огромная рана.

– Не беспокойся. Малик. Можешь воспользоваться моим сердцем до завершения дела. – Кайрик взял свое сердце и выдернул из хлюпающей массы белые нити, которые сунул себе в рот. – Было бы неумно оставлять их тебе. Неизвестно, какую беду они могли бы накликать.

На моих глазах он вытянул последнюю нить и проглотил.

– Умоляю, Всемогущий, я недостоин такой чести! Позволь мне сохранить мое собственное сердце. – Я рухнул на колени.

Кайрик вцепился мне в плечо:

– Прекрати скулить, Малик;– Он сунул руку мне в грудь, а вместе с ней и свое зловонное сердце. – Это для твоего же блага.

16