Судорога отбросила Уинтроу прочь от обжигающего прута. Тело шарахнулось, уходя от боли, и он растянулся на полу. Он судорожно дышал и никак не мог отдышаться. Никакой жизненный опыт не подготовил его к столь ослепительной вспышке общности. По сравнению с той сопричастностью, которую он только что испытал, даже его связь с живым кораблем выглядела чем-то неуклюжим, искусственным и ненадежным. На несколько мгновений Уинтроу просто не мог отъединить свою личность от личности твари…
Нет. Не так. Не твари. Или тогда уж надобно называть тварью и себя самого. Ибо перед ним было создание, по меньшей мере равное ему по разумности. А может быть (он едва отваживался об этом гадать), и превосходившее…
В следующий миг Уинтроу стремительно вскочил на ноги. Сорвал с себя рубашку, обмотал ею руки и снова взялся за прут. На сей раз он явственно разглядел в медленно гаснущих золотых глазах живой и проницательный ум. Он схватил прут и что было силы потянул его вверх. Тянуть было трудно: рубашка мешала держать его достаточно крепко, и вдобавок слизь сделала прут скользким. Уинтроу дважды делал усилие, прежде чем ему удалось оторвать прут от каменного подножия. Но как только его нижний конец показался наружу, змея рванулась вперед. Ее могучий рывок согнул прут наружу, точно соломинку. Уинтроу тоже полетел прочь, и не просто полетел, но еще и измазался в слизи, густо покрывавшей ее кожу. Опять она мучительно обожгла его тело. Он закричал от боли: слизь проела даже его толстые парусиновые штаны, они распадались, превращаясь в лохмотья. Уинтроу знал, куда стремилась змея. Он пришел в ужас и закричал:
– Там еще нет воды! Камни, только камни! Ты расшибешься!
Он попытался передать ей это не только голосом, но и мыслью. И змея ответила.
Она вилась и вилась мимо него, изливаясь из пруда своего заточения, словно нить, сматывающаяся с катушки. Уинтроу отчетливо ощущал, какое мучительное усилие требовалось ей, чтобы заставлять двигаться свое длинное тело, изуродованное пребыванием в каменном мешке. Это был акт отчаяния: она не знала, куда бежит – в жизнь или в смерть. Она просто бежала. На свободу – какой бы та ни была!..
– Да ладно, чего там… – пробормотал Уинтроу. Сам он был не слишком уверен, что умер. Он просто пребывал вне своего тела… То есть опять не так. Он как бы перерос его. Это было как во время трансов в монастыре, когда он создавал свои витражи. Только на сей раз – гораздо, гораздо мощнее. Боль обожженного тела была не значительней зуда от ничтожной занозы.
Она, впрочем, ответа дожидаться не стала. Собрав все силы, она прыжком вылетела из расщелины… Уинтроу сжался в комок, не желая слышать удара тяжелого тела о смертоносные камни внизу… Удара не последовало. Змея оказалась для этого слишком велика. Она смогла дотянуться непосредственно из пещеры до подножия утесов. Спустила вниз голову и переднюю часть тела, потом подтянула хвост. «Странно, – подумал Уинтроу. – Мы больше не соприкасаемся, но я ее по-прежнему чувствую…» Он вправду ощущал, как припекает ее горячее солнце, как липнет к нежной шкуре песок… Утратив последние силы, она беспомощно ворочалась на обросших острыми раковинами камнях. Ей нужна была вода, которая примет и оторвет от земли ее тело. Вода, которая смочит наконец ее жабры… Прилив только-только начал касаться ее брюха. Сколько усилий – и лишь для того, чтобы умереть здесь, на берегу!.. Какая битва! – а в итоге она станет пищей для крабов и морских птиц…
Между тем с Уинтроу что-то происходило. Что-то весьма скверное. Яд распространился по всему его телу. Распухшие веки закрыли глаза, Уинтроу дышал тяжело, с присвистом, воздух едва проходил сквозь отекшее горло. Из глаз и из носа текло, он чувствовал себя так, словно с него содрали всю кожу. И тем не менее он не только поднялся, но и поковылял на заплетающихся ногах к устью расщелины. На одной руке у него еще болтались ошметки рубашки. Он рассмотрел внизу, под собой, зелено-золотое тело змеи. Он чувствовал, как она буквально спекается на солнце. Он должен был пойти туда, к ней…