Безумный корабль

— Ну почему ты все время только осуждаешь его? Да, я не возьмусь сказать, будто знаю его так же хорошо, как тебя… Но вот то, чему мы с тобой оба свидетели: пока он выказывает к тебе гораздо больше доброты и любви, чем ты когда-либо видел от родного отца. Он-то о других думает! Поинтересуйся как-нибудь, попроси его показать тебе планы, которые он нарисовал для Делипая. Он уже теперь прикидывает, как возвести сторожевую башню для защиты гавани и где расположить колодцы, чтобы у жителей было побольше хорошей воды. А городок Кривохожий? Он и его карту нарисовал. С брекватером[27] для гавани, с новыми пристанями… Если только люди послушаются его и станут жить, как он им укажет, их жизнь сразу изменится к лучшему! Он хочет, чтобы вместо грязи стали порядок и чистота. А еще он хочет быть твоим другом, Уинтроу. Может, в том, что касается Кайла, он и вправду перегнул палку… Но посмотри правде в глаза: ты сам его попросил. Вспомни: ведь он завоевал бы вечную благодарность рабов, если бы уже в Делипае выдал им Кайла. Его муки и смерть превратились бы в зрелище для всего города и необыкновенно прославили Кеннита по всем островам! Ты понимаешь это, надеюсь? А еще он мог бы предложить твоей матери выкупить мужа. И пустил бы Вестритов по ветру, набив золотом собственные сундуки. Но он не сделал ни того, ни другого! Он просто убрал отсюда этого гнусного и бессердечного типа, поместив его туда, откуда он не сможет дотянуться ни до тебя, ни до других!

Проказница остановилась перевести дух, но больше ничего не сказала. У нее, похоже, просто больше не было слов.

Уинтроу медленно переваривал услышанное. Он-то и понятия не имел, с какими дальними планами Кеннит, оказывается, носился. К умозаключениям Проказницы трудно было придраться, но то, с каким жаром она защищала пирата, слушать было обидно.

— Так вот почему он стал пиратом, — сказал Уинтроу. — Чтобы добрые дела делать!

— А я не говорила, будто он такой уж самоотреченный, — надулась Проказница. — Или что средства у него безукоризненные. Да, он наслаждается властью и стремится к тому, чтобы ее всячески усилить. Но ведь власть свою он употребляет по делу! Он освобождает рабов!.. Ты предпочел бы, чтобы он стоял сложа ручки и только повторял избитые истины вроде того, что все люди — братья? Ты не задумывался, почему тебе так хочется назад в монастырь? Ты просто хочешь отгородиться от зол и бед этого мира, вот и все!

У ее собеседника попросту отвалилась челюсть. А Проказница чуть-чуть выждала и храбро созналась:

— Он просил меня пиратствовать вместе с ним. Ты про это знал?

Уинтроу пытался сохранить спокойствие.

— Нет, не знал. Но ждал этого.

Все-таки в его голосе прозвучала горечь.

— Ну? И что тут было бы такого уж скверного? — спросила она, явно приготовившись к упрекам. — Ты сам видишь, сколько добрых дел он делает. Верно, делает он их отнюдь не в белых перчатках. Он сам мне так сказал. Он спросил меня, смогу ли я справиться с тем, что мне придется увидеть, пиратствуя. Я в ответ честно рассказала ему о той жуткой ночи, когда восстали рабы… И знаешь, что он мне сказал?

— Не знаю. И что же?

Уинтроу старался удержать в узде свои чувства. «Она так неопытна и наивна, ее так легко обмануть… Неужели она не видит, какую игру с ней затеял пират?»

— Он сказал, что с этим получилось так же, как и с отнятием его ноги. Он долго терпел и страдал, полагая, что от невмешательства ему полегчает. Потом ты заставил его понять: чтобы избавиться от бесконечных медленных мучений, нужно взять и однажды вытерпеть гораздо большую боль, тогда-то и придет облегчение. Он поверил тебе, и ты оказался прав. Он посоветовал мне хорошенько вспомнить мои ощущения, когда внутри меня страдали рабы. А потом подумать о том, что в трюмах других кораблей длятся такие же точно мучения. Вот и он, по сути, не пиратствует, а… гниль всякую отрезает.

Уинтроу слушал ее, плотно сжав губы. Когда она умолкла, он спросил:

— Значит, Кеннит отныне собирается нападать только на работорговые корабли?

— И на корабли тех, кто наживается на рабстве. Нам не переловить все невольничьи корабли, что ходят между Джамелией и Калсидой. И тем не менее, если праведный гнев Кеннита падет на тех, кто богатеет на страданиях невольников, а не только на команды работорговых судов, очень скоро все они так или иначе задумаются, а надо ли им делать то, что они делают! Те из купцов, кто честен и добр, сами обратятся на торговцев рабами, когда сообразят, какую опасность те на них навлекают!

— А ты не думала о том, что сатрап может прислать в эти воды новые сторожевики? Что они набросятся на пиратские поселения и будут без разбора уничтожать их, только бы избавиться от Кеннита?

— Попробовать он может, только не думаю, чтобы у него что-нибудь вышло. Кеннит за святое дело бьется, Уинтроу. Уж кому-кому, как не тебе, следовало бы это понять! Мы не можем позволить, чтобы нас сбил с пути страх перед опасностью или болью. Кто, если не мы?

— Так значит, ты дала ему согласие… — прошептал Уинтроу.