Команда ринулась на мачты и погнала «Проказницу» так, как еще никто и никогда не гонял ее. Они добавляли и добавляли парусов, пока мачты и реи[29]
не начали постанывать от напряжения. Крылатый размах парусов, бешеный ветер, со свистом бивший в лицо… В недрах памяти дрогнули тени воспоминаний, не имевших никакого отношения к опыту человеческих жизней, поглощенных в свое время Проказницей. Она простерла руки вперед, словно пытаясь достать ими убегающий корабль, и пальцы сами собой скрючились наподобие когтей. В ее теле, лишенном сердца и крови, зародилось неистовое биение. Проказница исступленно тянулась вперед, доски корпуса шевельнулись, плотнее прилегая одна к другой, сглаживая самомалейшие неровности. Команда отозвалась возбужденными криками: их любимица еще быстрее полетела вперед. Белоснежная пена двумя крыльями разлеталась из-под форштевня[30]…— Вот видишь? Видишь? — торжествующе прокричал Кеннит, стоявший на баке, у носовых поручней. — Это у тебя в крови, красавица моя, и я с самого начала все знал! Вот ради чего ты появилась на свет! Таскаться потихоньку туда-сюда с грузами, точно какая-нибудь деревенская баба с ведерком воды, — это не для тебя! За ними, девочка моя, за ними! Ага!.. Они заметили тебя, они тебя заметили! Смотри, как заметались! Вот только им все равно уже ничто не поможет!
Уинтроу стоял рядом с капитаном, до боли в пальцах стискивая поручни. Бешеные поцелуи соленого ветра выжимали слезы из глаз. Он не произносил ни звука — стоял, крепко сжав зубы и столь же крепко удерживая в себе неприятие происходившего. Однако сердце неистовыми ударами гнало по жилам кровь, наполняя все его существо азартом погони. Как он ни сражался с собой, душа так и трепетала в ожидании неминуемой схватки. Он мог сколько угодно отгораживаться от собственных чувств. Но скрыть их от Проказницы было свыше его сил.
Кеннит с Соркором выбрали для нападения отнюдь не первое подвернувшееся судно. Слухи о «Заплатке» достигли ушей Соркора еще много недель назад; когда Кеннит стал выздоравливать, он поделился новостями со своим капитаном. «Заплатку» водил по морям капитан Эвери. Этот человек во всеуслышание хвастался — и в Джамелии, и в нескольких портовых городах помельче, — что, мол, ни один на свете пират, каким бы тот ни был праведным или дерзким, не вынудит его отказаться от работорговли. Узнав об этом, Кеннит сразу пошел к Проказнице и рассказал ей о глупой похвальбе Эвери. Репутация этого последнего была и так всем известна. Он перевозил далеко не абы какой груз — только самые ценные и дорогие товары. В частности, лучшее, что производила Джамелия: драгоценные курения, изысканные вина, благовония, ювелирные изделия из серебра. А также образованных невольников, годных работать в качестве учителей, домашних слуг и управителей имений. У него даже были в Калсиде постоянные покупатели, заранее знавшие, что Эвери доставит только самое лучшее. Имея с ним дело, за ценой они обычно не стояли.
Уж что говорить — добыча что надо. Правда, в обычной жизни Кеннит вряд ли выбрал бы «Заплатку» для преследования и нападения. Чего ради связываться с очень быстрым, хорошо вооруженным судном, на котором к тому же плавает отлично вышколенная команда? Море большое — можно полегче жертву найти… На свою беду, Эвери последнее время трепал языком очень уж часто. И очень уж бесшабашно. Подобную наглость далее терпеть было нельзя. У Кеннита тоже имелась репутация, которую он не мог позволить себе подмочить… В общем, большую глупость сотворил Эвери, за глаза бросив ему вызов.
Кеннит несколько раз ездил на «Мариетту», подробнейшим образом согласовывая с Соркором план захвата «Заплатки». Проказнице было известно, что они обсуждали наилучшее место для засады, но ничего определенного ей не сообщили. Она любопытствовала, задавала вопросы. Ответы были очень уклончивыми.
И вот два пиратских корабля сходящимися курсами неслись на добычу, и Проказница поневоле припомнила то, что накануне вечером сказал ей Уинтроу. Разговаривая с ней, он без обиняков осудил Кеннита.
«Он охотится за этим кораблем не из жажды справедливости, а только ради славы, — сказал Уинтроу. — На других работорговых судах перевозится гораздо больше невольников, причем в совершенно жутких условиях… ну да ты сама знаешь. Эвери же, как я слышал, своих рабов хоть и помещает в трюм, но никогда не заковывает, и у них всегда в достатке еды и питья. Поэтому он довозит свой живой товар здоровым и полноценным и, соответственно, выручает за него отличные деньги. Так что Кеннит решил погнаться за Эвери не из ненависти к рабству, а ради славы и богатой добычи…»
Тогда, вечером, она долго размышляла над услышанным. А потом ответила:
«Когда он об этом думает, он чувствует совсем не то, о чем ты говоришь».
Впрочем, она не пожелала вдаваться в подробности, поскольку сама была не слишком уверена, что же именно чувствует Кеннит. Она знала: имелись в его душе потаенные глубины, куда не было доступа никому. И поэтому вслух Проказница заговорила совсем о другом: