Безумный мафиози

— Ты — это возможность, которую мы не упустим. Тем не менее, я сделаю все возможное, чтобы ты была в безопасности.

— Но твой брат — босс. — Это означало, что Энцо имел полную власть над всеми на этой яхте, включая Вито.

— Верно, но я единственный человек, которого он слушает.

Он пожал плечами в своей элегантной итальянской манере.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя. Если ты сделаешь, как тебе говорят, и перестанешь враждовать с моим братом, ты можешь просто пережить то, что он запланировал.

Это звучало зловеще.

— Ты знаешь, что он задумал?

Вспышка беспокойства промелькнула на лице Вито, и узел в моем животе затянулся.

— Нет, но я бы не стал делиться этим, даже если бы знал. Принести тебе это — он указал на одеяло, — уже противоречит желаниям моего брата.

— Так зачем же это делать?

— Наверное, мне следует солгать и сказать тебе, что это потому, что я ненавижу видеть, как ты страдаешь.

— А если на самом деле?

— Это то, что мой брат наблюдает за тобой с камеры наблюдения. Только он, никто другой. Мне не нравятся идеи, которые у него возникают. Оставайся прикрытой, Джиа Манчини.

О, так это была моя вина?

— Послушай, я не пытаюсь соблазнить его. Что это, гребаная средняя школа? Нужен ли девочкам дресс-код, чтобы у драгоценных мальчиков не было стояков на уроке физкультуры?

Рот Вито сжался, его поза стала жестче, злее.

— Нет, тебе лучше послушать. Мой брат не мальчик, и тебе не нужно его внимание, не такого рода. С твоей стороны было бы мудро сидеть здесь тихо и делать то, что тебе говорят. Не доставляй ему неприятностей и не зли его, capisce — поняла?

— Я ничего не могу с этим поделать, — огрызнулась я. — Я не способна быть послушной и сговорчивой пленницей. Это просто не в моем характере.

— Ради твоего же блага я надеюсь, что ты ошибаешься. — Он направился к двери, его кожаные ботинки стучали по деревянному полу. — В противном случае ты можешь не пережить своего пребывания на этом корабле.

Глава восемь

Энцо

Я понял, что что-то не так, еще до того, как на следующее утро открыл запись системы безопасности Джии.

Она была тихой прошлой ночью. Слишком тихой. Каждый раз, когда я подходил к ее клетке, там была только тишина. Я игнорировал желание заглянуть к ней лично или через камеру с тех пор, как накормил ее ужином в среду вечером. Замок на двери был цел, а это означало, что она не сбежала. Это было все, что имело значение.

Но я больше не мог сопротивляться искушению. Когда запись с камеры наблюдения наконец заполнила мой ноутбук, мои мышцы напряглись от удивления. Джиа была завернута в толстое одеяло. Cazzo madre di Dio — Матерь Божья, блядь! Кто посмел пойти против меня и дать ей это?

Моя грудь вздымалась от горячего дыхания, когда я наблюдал, как она, свернувшись клубочком на полу клетки, спит. Она не заслуживала такого комфорта, такой роскоши. В темнице Раваццани я дрожал и боролся на холодной каменной земле без одеял и подушек. То же самое должна терпеть и она… или даже хуже.

Око за око — этого недостаточно.

Это не было делом рук Сесилии. Она бы не посмела, учитывая, что эта женщина была такой же матерью, как насекомое, поедающее своих детенышей. Чертов Вито. Он был единственным человеком, который мог попытаться сделать что-то настолько смелое, настолько безрассудное. Столь неуважительное.

Если бы он не был моим братом, я бы выпотрошил его, как рыбу, и выбросил за борт.

Позже я поговорю с ним, после того как навещу свою пленницу. Она должна была понять, что очарование моего брата не принесет ей абсолютно никакой пользы. Я был боссом, ее хозяином, и ей явно требовалось напоминание об этом факте.

Оттолкнувшись от стола, я стремительно вышел из кабинета и спустился по лестнице. Моя кожа горела от гнева и предательства. Дверь Вито открылась, когда я топал по коридору к своей импровизированной темнице.

— Энцо! — позвал он меня.

Я остановился и медленно повернулся, не пытаясь скрыть ярость и насилие, бурлящие внутри меня.

— На твоем месте, брат, я бы спрятался.

Он ничего не сказал, только кивнул один раз и вернулся в свою каюту. Я дошел до последней двери и отпер ее.

— Вставай! — рыкнул я на лежащую в камере фигуру, когда вошел. Ее дыхание изменилось, когда она пришла в себя, но для меня это заняло слишком много времени. Я ударил ногой по прутьям клетки, заставляя их дребезжать.

— Вставай, блядь, stronza — стерва.

У нее хватило смелости медленно потянуться, вместо того чтобы мгновенно испугаться. Che palle — твою мать, эта женщина.

— Чего ты хочешь, Энцо?

Никто не разговаривал со мной с таким откровенным неуважением, кроме нее. Неужели она желает мне смерти?

— Я сказал тебе встать. И не буду повторять.

Завернувшись в плед, она села. Длинные, беспорядочные локоны темно-каштановых волос рассыпались по плечам, глаза были полуприкрыты. В сочетании с мягким выражением лица и расслабленными мышцами она выглядела только что оттраханной.