Безумный Макс. Поручик Империи (СИ)

- Короткими. По очереди. Сначала стреляю я – потом ты. Пока ты стреляешь, я перезаряжаюсь. Потом наоборот. Ясно? - Произнес Максим, стоящему за вторым пулеметом Хоботову.

- Так точно, - кивнул тот и повторил слова.

- Хорошо, - буркнул поручик и открыл огонь.

Немцы засуетились. Заметались. Кто-то бросился бежать. Кто-то попытался найти укрытие. Кто-то стал отстреливаться стоя ли, с колена или даже залег, благо, вокруг пушек трава была крепко вытоптана. Из-за чего вокруг пулеметов засвистели пули. Но не богато. Стрелки выбивались в первую очередь, так как были прекрасными мишенями.

Одна лента ушла. Вторая. Однако, зарядившись по новой, наш герой новых целей не обнаружил. Все, кто хотел – свою пулю получил и теперь валялся возле орудий либо трупом, либо раненным. Остальные разбежались.

- Мда… - задумчиво произнес Максим, рассматривая позиции противника. Потом тяжело вздохнул и, прихватив семь рядовых отправился к гаубицам.

Ничего хитрого делать он не стал. Четырех бойцов он посадил вскрывать укупорки с артиллерийскими выстрелами и потрошить гильзы. Благо, что при раздельно-гильзовом заряжании это было несложно. Еще двух - заряжать орудия, а потом забивать им стволы всяким твердым хламом: камнями, металлическими инструментами и прочим. Седьмого вязал длинный шнурок из запасной веревки. Сам же Максим прошелся по гаубицам, снял с них панорамы и тщательно прошелся молотком по остальной части прицела.

Минут через пять все оказалось готово.

Бойцы укрылись за холмом, а поручик отошел на максимальную дистанцию и дернул за длинный шнурок, последовательно подорвав все гаубицы. Ну как подорвал? У одной только ствол разорвало, у остальных – всего лишь раздуло. Потом поджег дорожку, выложенную из артиллерийского пороха и отправился к грузовику. Где-то через минуту огонь добежал до боеприпасов, охватив укупорки выстрелов, которые ко всему прочему еще и бензином спрыснули.

А колонна, сразу после воспламенения этого полевого эрзац-склада, пошла дальше, благо, что дорога находилась чуть в стороне от батареи.

Миновали около четырех-пяти километров, и им встретился новый холм. И вновь рядовой, подбежал к автомобилю поручика, доложившись, что там немцы.

В этот раз дело обстояло намного хуже. Дорога, поднявшись на холм, резко уходила в сторону, открывая просторную панораму на большое пшеничное поле. С одной стороны – русские солдаты, с другой – немцы. Причем позиции русских были заметно перекопаны крупными свежими, еще местами дымящимися воронками. Видимо сюда батарея тех гаубиц и била.

Прекращение обстрела немцы, вероятно, расценили как согласованный знак и готовились к атаке, вылезая из оврагов и складок местности, где до того накапливались. Со стороны русских это были непростреливаемые укрытия, что фугасом, что шрапнелью. Если из трехдюймовки работать, конечно. Слишком уж настильно летели ее снаряды. Поэтому только сейчас, пережившие гаубичный обстрел пушки и захлопали. Целых две штуки.

Бам. Бам.

Вспухли в небе белые облачка взрывов. Но пучки этой шрапнели мало подходил для ударов по рассыпным боевым порядкам. А потому толку от выстрелов оказалось мало.

Расстреляв всю шрапнель, русские артиллеристы перешли на фугасы. Но их было мало. Да и летели они слишком уж настильно, из-за чего на этом ровном поле один из девяти фугасов умудрился срикошетить от грунта, уйдя свечкой куда-то вверх и взорвавшись на приличном удалении. А другой – так и вообще не взорвался. Просто скакнул как старинное пушечное ядро и полетел дальше. Слишком высока была их скорость и велика настильность на столь небольшой дистанции, что совершенно не подходило для задач этой войны.

Пехота же вела залповый огонь через все поле. То есть, занималась совершенно бестолковым занятием. Прием залповой стрельбы пехоты был пережитком первой половиной XIX века, характеризующейся совсем другой материальной частью, дистанцией, формациями и тактическими схемами. Сейчас же это выглядело совершенно нелепо. В глазах Максима, во всяком случае. Ведя огонь с такой дистанции из винтовок с открытым прицелом, бойцы могли попасть в кого-то только случайно. То есть, действенность обстрела была ничтожной. А для симуляции огня на подавление им банально не хватало скорострельности. Кроме того, боекомплект этих бойцов стремительно сокращался, выгорая словно туман в лучах солнца. Так что, когда немцы подошли бы на дистанцию действенного огня, русской пехоте нечем было стрелять – ее подсумки бы опустели.

Впрочем, упрекнуть командиров русской пехоты Максим не мог. Они действовали вполне по уставу. Дурному и отставшему от реалий войны на десятилетия, но уставу.

Тяжело вздохнув, поручик махнул рукой, подзывая к себе кого-нибудь из своих. А когда солдат с Форда подбежал, приказал позвать Хоботова.

- Максим Федорович, - доложился тот, прибежав. Прибежав! Он с подросткового возраста не бегал!

- Лев Евгеньевич, вы поняли, что мы делали с теми гаубицами?

- Так точно, - кивнул он. – Мы выставили из-за холма пулеметы и расстреляли их.