Безумный Пьеро

Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.[29]

ЗАМЕЧАНИЯ ПО ХОДУ

О сортах коньяка. Национальным напитком Эстонской Империи являлся не ликёр «Vana Tallinn», как утверждают некоторые горе-историки, а коньяк «Арарат», получивший этот статус после официального признания армян арийцами категории суперпремиум. Именно его пил Артемон на базе. Что касается «Белого Аиста», это румынский ритуальный бренди, производившийся в самом сердце Румынской Империи.

CHECKPOINT-18. 25 ФЕВРАЛЯ 313 ГОДА

МОНОЛОГ ПЬЕРО

— Я люблю тебя, Мальвина, — не говорю я.

— Я люблю тебя, Мальвина, — не думаю я.

— Я люблю тебя, Мальвина, — не чувствую я.

— Я просто люблю тебя, Мальвина. Что может быть изумительнее и гаже? И гаже! И даже…

— Я ненавижу тебя, Мальвина — молчу я.

Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.

ПЬЕРО СЖИГАЕТ ТЕТРАДЬ СО СТИХАМИ

Пьеро перечитал страницу, пошевелил губами, потом решительно вырвал лист, смял и бросил на пол. Перевернул ещё несколько страниц, вырвал другую. Буратино смотрел на все эти манипуляции, приоткрыв рот: такой торжественно-сосредоточенный вид был у маленького шахида. Деревяшкину казалось, что он присутствует при некоем таинстве — и хотя вряд ли он понял бы это слово, чувство было то самое. Бамбук сблагоговел.

Наконец, Пьеро закончил расправу с тетрадкой, ещё раз внимательно пересмотрел оставшиеся страницы, подошёл к камину и положил раскрытую тетрадь на угли. Страницы почти сразу загорелись. Комнату заполнил лёгкий бумажный дым — вонький, но быстро рассеивающийся.

— Ну вот и всё, — сказал маленький шахид.

— Что всё-то? — не понял Буратина.

— Просто — всё. Я больше не поэт, — объяснил Пьеро.

— Больше стихов не пишешь? — догадался бамбук. — Ну не писал бы, а жечь зачем?

— Ты не понял, — Пьеро вздохнул, вытер рукавом пот со лба: в комнате было жарко. — Я сказал, что я больше не поэт. А поэзия была для меня, — тут он запнулся. — Если я скажу «больше чем всё», ты поймёшь?

— А я почём знаю, — развёл руками бамбук. — Может, пойму. Когда-нибудь. Будут у меня деньги, сделаю ребилдинг, нарощу кору и пойму вообще всё.

— Это вряд ли, — Пьеро посмотрел на Буратино с нескрываемым скепсисом. — В общем, стихи были для меня самым важным из того, что я делал и что было со мной. А теперь их нет. Надеюсь, это поможет.

Буратино недоуменно поскрёб ногтем шею: что-то осталось непонятным — не в каком-то возвышенном смысле, а в простом, бытовом, в чём деревяшкин разбирался. Наконец, он вспомнил — и тут же спросил:

— Ну так если ты всё равно всё пожёг, зачем страницы-то вырывал?

Маленький шахид грустно усмехнулся.

— Я уничтожил труд свой жизни. Это какая-никакая, но всё-таки жертва. А жертва должна быть совершенной и без изъянов. Поэтому я вырвал страницы с плохими стихами, оставил только лучшие. Они достойны пламени. А это — покосился он на смятые листы — просто мусор. Ну или не мусор… или не всё… — он задумался, потом поднял какую-то страничку. — Вот, к примеру. Последнее из законченного. Послушай. Ad se ipsum.

— Чего? — Буратина вытаращил левый глаз.

— Того! — Пьеро скорчил недовольную рожицу. — О, как же мне не повезло с последним слушателем! Хотя какая разница, другие были не лучше. В общем, это название стихотворения. По-латыни это означает — «к самому себе». То есть стихотворение адресовано самому автору стихотворения. Как бы, — добавил он.

— Всё равно не понял, — проворчал Буратина.

— И не надо. Просто слушай, — Пьеро встал в позу и принялся декламировать:

— Кыкало мудыкало во срамной щели. Хоботками тыкали осы да шмели. Цвиркали-пипиркали, целились проткнуть кыкало-мудыкало, чтоб его заткнуть. Парару тач, тач, тач, вай-вай-вай вай-вай-вай, — вдруг заголосил он. — Кыкало-мудыкало, чтоб его заткнуть!

— Это что за хрень? — на этот раз у Буратины вытаращились оба глаза.

— Ну это же совершенно очевидно, — Пьеро развёл руками. — Кыкало-мудыкало — это иронически переосмысленная самость поэта, то есть меня. С точки зрения обывателя поэт — смешное существо, занимающееся ерундой. Ну вот кыкало-мудыкало он и есть. Доступно?

Буратина пожал плечами.

— Ну хорошо. Срамная щель — это… гм… ну, скажем так: это моя жизненная позиция, к которой в данном случае я тоже отношусь иронически и даже, можно сказать, негативно. Типа я забился в щель, сижу в ней, это стыдно. К тому же срамная щель — эвфемизм, обозначающий вагину.

— Ы-ы-ы, — протянул Буратина. — Ты сейчас с кем разговаривал?

— С тобой. да, в самом деле. Короче, это пизда.

— То есть ты пиздой накрылся? — заинтересовался бамбук.

— О! Понимаешь! Ну да, вот именно. Пиздой накрылся и в ней укрылся. Всякое горе содержит в себе некое утешение, которое вызывает привыкание. Осы да шмели — это некие внешние силы. Так понятно?

— Вроде бы, — бамбук с хрустом почесал затылок, пытаясь выскрести из него немного ума. Успеха не достиг, зато на гладкой поверхности появилось несколько царапин — прямых, но глубоких. Слегка засаднило.