Таким образом, обещанный матушке роман так и оставался в стадии набросков. Да и до романа ли было Бодлеру, когда рядом неотступно находилась Жанна – источник радостей телесных и вдохновительница полета душевного? Они ругаются, дерутся, сплетаются в экстазе, и поэт без устали посвящает своей строптивой подруге дерзкие и грубые стихи, идеальные по форме и порочные по содержанию. Стихи копятся в ящике его стола, дожидаясь своего часа, пока он наконец не решится издать их отдельной книгой. Перед изданием стихов Шарль планировал поместить несколько творений в сборник, который готовили к выпуску его приятели Ле Вавассер и Прарон, но затем передумал. Он, как поэт, должен заявить о себе во весь голос и сам, лично, получить в свой адрес хвалу или критику читателей. Он не имеет права затеряться в хоре голосов незначительных стихотворцев, для которых поэзия не внутренняя потребность, как для него, а всего лишь приятное развлечение. Шарль наконец-то нашел свой стиль и понял, чего хочет. Не природу предместий и тоску по родному краю он станет воспевать, а мерзость и низменность этой жизни. Ему открыта красота отвратительного. Так что же плохого в том, чтобы подарить ее другим?
Как-то у себя в «Пимодане» Шарль прочитал стихотворение «Дешевка Манон», шокировавшее слушателей великолепной грубостью слов в блестящей оправе филигранных рифм. Стихи искрились и переливались точнейшим описанием самых пикантных деталей отношений между мужчиной и женщиной. Начинались они живописанием вонючей рубашки гулящей девки, и далее следовало стихотворное повествование в том же духе. И если сперва друзья и хотели похвастаться перед Шарлем своими последними творениями, то теперь сидели, спрятав глубоко внутри сладкие стишки с ангельскими крылышками, с трудом приходя в себя после свалившегося на них откровения. Так не писал никто и никогда. Шарль Бодлер поразил их до глубины души своей смелостью. «Нормандские школяры» изумленно переглядывались, оглушенные и придавленные мощью таланта товарища. Сердца их переполняло несомненное восхищение столь тонко развращенным поэтом. И уж, конечно, никчемные их вирши не выдерживали никакого сравнения с этим шедевром и в одном сборнике смотрелись бы крайне нелепо.