Безумный поклонник Бодлера

– Володь, ты пойми, я даже не смогу похоронить ее по-человечески, – всхлипнула я, имея ввиду свою мать. – Если ты видел репортаж, то понимаешь, что от обвинений в убийстве Артура мне не отмыться. Полиция только и ждет, когда я объявлюсь, чтобы упрятать за решетку. Мать зверски убили, значит, по факту ее смерти возбудят уголовное дело. Труп сейчас не выдадут, но и потом я не смогу его забрать. Так и будет лежать моя бедная мама в холодном морге невостребованным телом. Но даже не в этом дело. Я никак не могу понять, что это за стихи. Если пойму, кто их присылает, этот кошмар закончится.

– У тебя что, нет друзей? Позвони кому-нибудь, пусть посмотрят в Интернете.

Лев прав. Друзей у меня нет. Есть только Ольга. То-то она удивится, услышав, что рядом со мной сидит Вовка Левченко. Я приняла из рук приятеля старенький кнопочный телефон и по памяти набрала Ольгин номер. Долго не брали трубку, пока наконец низкий голос Гуляевой манерно не протянул:

– У аппарата.

То, что я не вовремя, стало понятно сразу. Ольга дышала в трубку так, что даже я покраснела от неловкости. Но отступать было поздно, и я начала:

– Оль, это я. У меня крупные неприятности. Мне нужно, чтобы ты…

– Кира, я занята, – резко оборвала меня подруга, даже не пытаясь сдержать животный стон. – Я в процессе, ты что, не понимаешь?

И не успела я закончить фразу, как в ухо мне ударили короткие гудки.

* * *

Несмотря на мизантропию, Шарль не выносил одиночества, и молодые литераторы охотно поднимались к нему в мансарду, расположенную под крышей «Пимодана», чтобы поговорить о Ламартине и пропустить бокальчик холодного шабли. Бодлер обитал в странной комнате, где стены и потолок были обклеены одинаковыми красно-черными обоями, а сквозь матовое стекло единственного окна, заклеенного до половины бумагой, не было видно ничего, кроме неба.

– Я бы предпочел закрыть все окно, но боюсь пропустить Пегаса, летящего между облаками, – с мрачной ухмылкой пояснял любопытствующим Шарль.

Собираясь у Бодлера чуть ли не каждый день, друзья неизменно находили в старинном кресле томно развалившуюся Жанну. Зачастую они приводили с собой подруг, и уличные девицы чувствовали себя в гостях у богемного красавчика совсем так же, как дома. Однажды Жанна увидела, как ее Шарль смотрит на гречанку Елену. Эта горбатая потаскушка, скрюченная неизвестной болезнью, пришла с одним из приятелей. Потрясенный уродством гостьи, Бодлер не сводил с нее очарованных глаз. Его неизменно влекли к себе распад, убожество и скорая кончина, а Жанна, устав притворяться трупом, нет-нет да и проявляла по-африкански страстный темперамент. За время их знакомства ревнивая и взбалмошная мулатка уже имела возможность неоднократно показать свой дикий нрав. Вот и теперь она набросилась на Шарля с площадной руганью. Жанна кричала и бранилась, как базарная торговка, в бешенстве отвешивая любовнику пощечины.

– Какого черта ты таращишься на эту девку? – рычала она разъяренной львицей. – Немедленно гони ее прочь!