Безумный роман (ЛП)

— Это из шоу «Фильмы ужасов Рокки», — быстро объяснила я, переворачивая первую порцию панкейков. — Любимое шоу моей двоюродной бабушки Герти.

— Я знаю, — сказал он, чем удивил меня.

— Правда?

Он бросил на меня взгляд.

— Ты ведь знаешь мою сестру? Думаешь, в Линкольне, штат Небраска, она не пыталась затащить меня на полуночный показ, причем неоднократно?

— Ты когда-нибудь ходил туда? — спросила я, наливая себе в чашку кофе и пытаясь представить Джоша в толпе фанатов «Рокки-хоррор», бросающего тост в экран.

— Я имею право хранить молчание, — сказал он, и, сделав глоток, начал осматривать комнату. — Это твои двоюродные бабушки? — спросил он, показывая на фотографию, которую я прилепила к холодильнику.

— Угу.

Я вытащила ее из-под магнита и протянула ему.

— Они любили театр.

Я наполнила две тарелки и передала ему.

— Они были моими героинями.

Он посмотрел на стопку панкейков и приподнял брови.

— Ты приготовила для меня панкейки со счастливой рожицей, — заметил он.

— А есть какие-нибудь другие? — спросила я, посмотрев с улыбкой на свое творение. Они всегда подбадривали меня, и один лишь взгляд на них напоминал мне воскресное утро с моими бабушками. — Это панкейки Герти для улучшения настроения.

— Похоже, у тебя с бабушками было много общего, — заметил он.

Я посмотрела на их фотографию, счастливые улыбающиеся лица.

— Надеюсь. Они вдохновили меня. Моя бабушка Герти познакомила меня с некоторыми из моих любимых постановщиков, такими как Джордж Кьюкор, Саймон Кэллоу и Джон Уотерс. Все люди, на которых в детстве я хотела быть похожей.

— Полностью? — спросил он, и мне потребовалась минута, чтобы понять, о чем он говорит. Потому что у всех перечисленных мною постановщиков было что-то общее, кроме профессии.

— О. Ну, не совсем полностью…

Я покраснела.

— Не то что бы быть геем или лесбиянкой плохо, если бы я была такой ориентации, но нет. Иногда я даже думаю, что было бы проще, но я не родилась такой, и, хотя однажды в средней школе Джоанна учила меня целоваться, из этого ничего не вышло. И я не думаю, что это можно квалифицировать как эксперимент... — я замолчала, поняв, что Джош застыл с вилкой на полпути ко рту.

— Что-то не так с панкейками?

Скорее всего, что-то было не так с моим ртом, который, казалось, болтал и болтал, когда я чувствовала себя неловко.

— Нет, — сказал он, выглядя немного ошеломленным. — Мой мозг просто на мгновение перемкнуло, — он отложил вилку. — Ты сказала, Джоанна учила тебя целоваться?

— Ну, что-то вроде того, но...

Он поднял руку.

— Мне просто нужно время представить эту картинку.

Я закатила глаза.

— Я использовала подушку. Это был не практический урок, — сказала я ему, тут же поморщившись от своего выбора слов.

Но Джош рассмеялся.

Настоящий смех. Который, казалось, застал его врасплох.

— Ух ты, — сказала я, это слово сорвалось с моих губ, как вздох.

Он посмотрел на меня, смех все еще отражался в его глазах, рот изогнулся в усмешке.

— У тебя приятный смех, — сказала я ему. — И красивая улыбка.

Потому что это было правдой. И потому что до сих пор я видела ее только издали. Тогда она меня ослепила. Теперь у меня почти перехватило дыхание.

— Спасибо, — ответил он, но улыбка уже начала гаснуть.

— Она очень зубастая, — сказала я ему, отчаянно пытаясь вернуть ее.

— Зубастая?

— Да, как у... — я задумалась. — Как у крокодила.

Джош уставился на меня.

— Крокодил.

Он, кажется, обдумывал это некоторое время.

— У крокодилов бывают красивые улыбки?

Он откусил еще кусочек панкейка и специально сверкнул зубами.

— Думаю, не нужно доверять крокодилам.

— Ты не должен улыбаться крокодилу, — поправила я (прим. отсылка на детскую песенку «Never Smile At A Crocodile»).

— И все же ты продолжаешь улыбаться мне, — сказал Джош.

Казалось, в кухне стало немного теплее.

— Ничего не могу поделать с этим.

— Ничего?

Карие глаза Джоша имели насыщенный и темный цвет, как шоколад. А мне всегда было сложно противиться шоколаду.

Я облизнула губы.

— Я всем улыбаюсь, — мой голос прозвучал немного хрипло.

— Я заметил, — сказал он, и на этот раз его улыбка была совсем не зубастой. Она была почти порочной.

От вожделения, сильного и всепоглощающего, у меня перехватило дыхание. Если Джош был великолепен, когда счастлив, то прямо сейчас, когда смотрел на меня так, словно пытался разглядеть, что под моим комбинезоном, он был неотразим. И я подумала, что могла бы позволить ему посмотреть.

О нет. Это нехорошо.

Я снискала себе плохую славу тем, что плохо разбиралась в том, чего хотят мужчины. Было слишком много случаев, когда я проецировала на них свой собственный интерес, свое собственное влечение и совершенно, неверно истолковывала что-то невинное и дружелюбное.