Безумный спецназ

— Только стремление узнать правду, — вздохнул Эрик.

Позднее, когда журналисты направились к закускам, расставленным на столиках для пикника, разговор Олсонов и их друзей стал вращаться вокруг Джулии Робб, журналистки местной газеты. Кто-то заметил, что довольно обидно, когда самый враждебный репортер представляет именно ту газету, которая выходит в родном городе Эрика и Нильса.

— Вот именно, — кивнул Нильс. — И очень больно такое наблюдать. Я живу и работаю в этом городе. Я ведь здешний стоматолог и потому знаком со множеством людей. Они приходят на прием, читают местную газету, и все происходящее меня очень задевает.

Он нашел глазами Эрика, который стоял в дальнем конце сада и что-то втолковывал Джулии, но мы не могли слышать, что именно.

Нильс продолжал:

— Порой накатывает чувство, что вся эта история и в самом деле высосана из пальца, что отец действительно покончил с собой из-за ЛСД, и коли так… — он бросил взгляд на Джулию, — мы можем покатиться по спирали позора. Бывает, к примеру: ты пытаешься заснуть, а в голову вдруг приходит какая-то негативная мысль, она тащит за собой другую негативную мысль, потом еще и еще… Дело доходит до того, что приходится встряхнуться, может быть, даже встать и зажечь свет, чтобы вновь зацепиться за реальность…

Сейчас между Эриком и Джулией разгорелся настоящий спор. Она что-то отрывисто бросила ему через плечо и направилась к своей машине. (Позднее Эрик сказал мне, что Джулия была «чуть ли не озлоблена, словно вся история задела ее где-то глубоко внутри, но она не могла выразить это словами».)

— Я к тому веду речь, — продолжал Нильс, — что Америка хотела бы видеть себя благородной, что мы правы в наших поступках и что мы несем ответственность за весь свободный мир. Но когда начинаешь присматриваться к кое-каким деталям, возникает неприятное чувство, потому как если у Америки имеется и темная сторона, это разрушает ее образ в твоем сердце. Все равно что спросить себя: «Как же так? Если я выбью вот эту опору из-под американского самосознания, все обрушится как карточный домик? Неужели это в самом деле угрожает фундаментальной природе Америки?»

Мы собрались возле плавательного бассейна, и где-то через час к нам присоединился Эрик. До этого он был в доме, говорил там по телефону. Эрик улыбался.

— Слыхали последнюю новость? — спросил он.

— Ты рассказывай давай, — отозвался Нильс. — Мы тут как на иголках.

— Джулия, — сообщил нам Эрик, — звонила Норману. Я сам только что беседовал с ней по телефону, так вот она заявила мне вот что: «Эрик, я рада, что вы позвонили. Я говорила с Норманом. Он утверждает, что у него нет никаких причин считать, будто ЦРУ убило Фрэнка Олсона». А потом добавила: «Эрик, я репортер. Я обязана делать все возможное, чтобы докопаться до правды».

Эрик рассмеялся — среди всеобщего молчания.

И тогда я отправился в Коннектикут, к Норману Корнойеру. Сказать по правде, я был потрясен содержанием телефонного разговора между Джулией Робб и Норманом. Может, я ошибся в Эрике? Может, он попросту фантазер и болтун?

Норман живет в солидном белом доме с верандой, что расположен в элитном пригороде. Дверь открыла его супруга; она провела меня в гостиную, где уже поджидал Норман. Показав на журнальный столик, он сказал: «Специально для вас я выкопал кое-какие фотографии».

На снимках, сделанных примерно в 1953 году, я мог видеть Нормана и Фрэнка Олсона; они стояли рука об руку где-то на базе Форт-Детрик.

— Вы говорили журналистке из «Фредерик ньюс пост», что у вас нет доказательств того, что ЦРУ убило Фрэнка? — спросил я.

— Говорил, — ответил Норман.

— А почему?

— По телефону? — прищурился Норман. — Я считаю, любой репортер делает большую ошибку, когда пытается разговорить людей по телефону.

— То есть вы все равно думаете, что Фрэнк был убит?

— Уверен, — кивнул Норман.

А затем он сообщил мне кое-что новое, чего не сказал даже Эрику.

— Я виделся с Фрэнком после того, как он принял ЛСД. Мы даже шутили на этот счет.

— И что он говорил?

— Он сказал: «Они пытаются узнать, чтоя за тип. Способен ли разболтать тайны».

— И вы шутили об этом? — спросил я.

— Да нет, все шутки были связаны с тем, что он не реагировал на ЛСД.

— У него не было наркотического опьянения? — удивился я.

— Ни капельки, — ответил Норман. — Вот он и смеялся над ними. Фрэнк сказал так: «Они сейчас очень встревожены, потому что подозревают меня в неблагонадежности». Он действительно верил, что его взяли в оборот потому, что считали способным разболтать секреты.

— Но ведь он собирался поговорить с каким-то журналистом?

— Оказался почти на грани, так что это было даже не смешно.

— А он вернулся из Европы сильно расстроенным?

— Да, — подтвердил Норман. — Мы встретились где-то через неделю или десять дней после его возвращения. Я у него поинтересовался: «Что случилось, Фрэнк? Ты выглядишь ужасно огорченным». Если честно, я только сейчас начал все это вспоминать. В общем, он ответил, что…

Норман вдруг умолк.