Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)

Отец стоял на коленях между сиденьем и передним щитком кабины, в который он упирался окровавленной седой головой. Сергей Николаевич обежал машину с другой стороны и рванул дверцу. Громоздкое тело отца начало медленно вываливаться из кабины. Сергей Николаевич подхватил его на руки и положил на лужайку. Только сейчас он понял, что отец мертв…

— В Порозове немцы… — рассказывал, немного отдышавшись, шофер. — Мы приехали туда. Они нас сразу остановили. Женщин приказали выгрузить и всех отвели в помещение кинотеатра. Тогда товарищ Баранников говорит: «Разворачивайся и молнией обратно. Надо предупредить, что здесь немцы»… Из Порозова мы выскочили. И все бы ничего. Вдруг километрах в пяти отсюда навстречу нам — транспортеры. Я поддал газу и, загребая правым скатом канаву, стал их обходить.

А они начали стрелять. Как жив остался, не знаю. А товарища Баранникова убили. Я даже не сразу сообразил. Гляжу, он пополз с сиденья, и всё. Я кричу ему…

— Довольно панику нагонять, — незнакомым самому себе голосом сказал Сергей Николаевич.

Спустя час Сергей Николаевич присутствовал на совещании партийного и советского актива поселка. Весь-то актив — полсотни человек. Собрались в школе, возле которой все еще лежал на лугу Николай Степанович Баранников.

Руководил совещанием пожилой мужчина с наголо обритой лобастой головой.

— Беда, что у нас нет оружия, — говорил он низким, ровным голосом. — Два-три пистолета — это не оружие. А нам нужно пробиться на восток и соединиться с армией. Обстановки мы не знаем, и никакой связи с центром у нас нет. Каждую минуту сюда может нагрянуть «враг. Те транспортеры, наверное, разведка. Так что разговор наш будет кратким…

Присутствовавших разбили на группы по десять человек. Командиром одной из них был назначен Сергей Николаевич Баранников. Его группа покинула поселок вечером.

Перед уходом товарищи помогли Баранникову похоронить отца.

Могилу вырыли в садике за домом. Кладбище было разворочено артиллерийским обстрелом. Неумело сколоченный гроб несли всей группой. Всё делали в молчании.

Только когда над могилой вырос невысокий холм, Сергей Николаевич сказал:

— Спасибо, товарищи…

И они ушли на восток.

2

На вторые сутки, ночью, группа Сергея Баранникова подошла к населенному пункту Лысково. Повернули влево, чтобы обойти поселок, и сразу же наткнулись на гитлеровских мотоциклистов. Неизвестно, кто больше испугался этой встречи. Во всяком случае, немцы около часа вели бешеный огонь из автоматов. Но группа потерь не понесла. Лысково обошли с другой стороны…

Рассвет застал их на окраине совсем реденького леса. Баранников провел товарищей к начинавшемуся неподале ку ржаному полю. Там каждый устроил себе укрытие.

— До темноты никаких разговоров и передвижений, — приказал Баранников.

Начинался знойный день. Сергей Николаевич лежал навзничь в низком, тесном шатре из связанной за макушки ржи. Пахло сухой землей и молодым житом. Солнце поднималось все выше, шатер изнутри стал золотым. Сергей Николаевич лежал неподвижно, скованный страшной усталостью.

По шалашу метнулась черная тень, и сверху обрушился рев низко, пролетевшего самолета. Ржаное поле колыхнулось, тревожно зашумело, и снова тишина. Баранников. словно провалился в яму — забылся, заснул.

Он очнулся, когда солнце уже перевалило за полдень. Огромный зеленый кузнечик, покачиваясь на сломанном колосе, скрипел ритмично и въедливо. Тихо шумела рожь.

Баранников лежал неподвижно, открыв глаза. Прошло несколько минут, пока он окончательно проснулся и вспомнил, почему лежит здесь. Он вскочил на колени и тихо свистнул. Справа и слева услышал ответный свист.

В ржаном шатре было душно, хотелось пить, пересохло горло. Сергей Николаевич посмотрел на землю вокруг себя, словно думал найти воду… И вдруг сердце точно ножом полоснуло: отец! Да нет, это все приснилось! Не умещается в голове, что отца больше нет, что он-сам похоронил его! Невозможно было поверить этому, но память безжалостно рассказывала ему снова и снова обо всем, что случилось за эти два дня.

Он сжал зубы и заставил себя думать о другом — о далеком своем уральском городке, об оставленных там жене и ребятишках.

Но мысли невольно возвращались к отцу. Ведь не про шло и трех дней с того тихого вечера, когда они вместе обтесывали штакетник и вспоминали о матери. Отец начал рассказывать, как она умирала, и вдруг запнулся, умолк и быстро отошел в сумрак густого малинника. Потом вернулся и ворчливо произнес свою любимую, памятную Сергею Николаевичу с детства, приговорку: «Жизнь — она жизнь, хорошее и плохое — пополам»…

День прошел спокойно, но война была слышна все время. Неровный ее гром на востоке то затихал, то усиливался. Над головой то и дело пролетали самолеты.

Когда стемнело, Баранников собрал товарищей. К нему подошли семеро. Двое сбежали. Одним из них был тот самый паренек в клетчатой рубашке и тапочках — шофер автобуса.

Рослый юноша с буйно-рыжей шевелюрой сказал угрюмо:

— Он и меня звал, говорил: «Только зря погибнем».

— Первыми погибают трусы, — как только мог спокойно сказал Сергей Николаевич. Черт с ними. Надо идти.