Я ему сочувствую. Для меня это тоже кажется не реальным. Я все еще не могу прийти в себя от всего этого.
— Зандер, ты должен подумать. Он что-нибудь говорил о том, куда направляется? Все, что может подсказать нам, где он находится. Не думаю, что он в своем уме. Я действительно чертовски волнуюсь.
Когда Зандер опускает руки, его глаза красные и налиты кровью. Парень прочищает горло.
— Да. Да, хм, — нахмурившись, он пожимает плечами. — Он сказал что-то насчет того, чтобы навестить свою маму. Он выскочил отсюда без куртки. Сказал, что она ему не понадобится. Он взял свой байк.
— Он поехал на байке? — Я оглядываюсь вокруг, осматривая хаос и разрушения в квартире Алекса, пытаясь мысленно подсчитать, сколько единиц алкоголя все еще крутится в его организме. Я вскидываю руки вверх, поворачиваюсь к двери, потом снова поворачиваюсь направо. — Он, бл*дь, мертв, — шепчу я. — Скорее всего, он врезался лоб в лоб в грузовик, и теперь тоже мертв.
Напряженный, с лицом белее простыни, Зандер отталкивается от стены.
— Не нужно драматизировать, Париси. Если нам повезет, его просто парализовало ниже пояса. Ты сказала, что похороны состоятся сегодня утром?
Я киваю, борясь с желанием броситься на кухню и блевать в раковину; я могла бы обойтись и без мысли, что Алекс, по иронии судьбы, разделит ту же участь, что и Киллиан Дюпри.
— Да. Через двадцать минут.
— Тогда именно туда мы и направляемся. Он не пропустит похороны Бена. Ну же, я иду туда с тобой, — говорит он, качая головой. — Господи Иисусе, мать твою, не могу поверить, что это вообще происходит.
Глава 4.
Водитель ни словом не обмолвился ни о халате Зандера, ни о том, что джинсы, которые он быстро надел, изорваны до неузнаваемости. Его губы остаются плотно сжатыми в неодобрительную линию, пока он везет нас в церковь. Гринвудская Пресвитерианская церковь находится на окраине Роли, высоко на склоне холма, откуда открывается вид на город. Это было самое первое сооружение, возведенное здесь, прежде чем были построены причудливые магазины на главной улице или склады и фабрики, принадлежавшие семье Уивингов в течение многих поколений, которые начали монополизировать скромный горизонт Роли. Четыре семьи, основавшие Роли, решили, что жители города будут нуждаться в Боге больше, чем в чем-либо другом, и поэтому сделали молитвенный дом своим главным приоритетом.
Едва остановившись у церкви, мы с Зандером выскакиваем из машины и спешим внутрь здания. Большие массивные деревянные двери с грохотом распахиваются, пугая фигуру в белом, стоящую перед кафедрой в церковной апсиде. Мои ноги почти подгибаются, когда я вижу маленький гроб в изголовье скамьи, украшенный гирляндами подсолнухов.
Зандер хватает меня за руку и тянет за собой по проходу, мотая головой слева направо.
— Его здесь нет.
— Мистер Моретти? — зовет священник из апсиды. — Добро пожаловать. Я взял на себя смелость…
— Нет. Я не Алекс, — отвечает Зандер. — Так его здесь не было?
Теперь, подойдя ближе, я вижу, что священник очень стар, ему далеко за семьдесят, его лысая голова покрыта пигментными пятнами от старости. Его глаза затуманены катарактой и слезятся, что придает ему вид человека, постоянно находящегося на грани слез. Он качает головой.
— Боюсь, что сегодня утром вы прибыли первыми, — говорит он.
— Черт. — Зандер хлопает себя ладонью по губам. — Черт, простите, отец. Я не хотел... черт возьми, я просто перестану говорить. Ты возьмешь все на себя, — говорит он, подталкивая меня вперед.
— Мне очень жаль, отец. Мы вроде как потеряли Алессандро. Есть ли какой-нибудь способ перенести службу на некоторое время? Всего на час, пока мы будем его искать?
Лицо священника сморщивается в лабиринт глубоких морщин, в траурную маску, лицо, которое сморщилось от сочувствия слишком много раз, чтобы сосчитать.
— Мне очень жаль, моя дорогая. Если бы это был любой другой день недели, я бы, конечно, сказал «Да». Но сегодня суббота, а в придачу еще и канун Нового года. Сегодня у нас две свадьбы. Первые гости прибывают через час. Если Бенджамину необходимо провести религиозную службу, то, боюсь, нам действительно нужно начать прямо сейчас.
— Я не могу быть здесь без него. Я не могу... — Черт, было бы неправильно сидеть здесь на похоронах Бена без Алекса. Эгоистично, но я не думаю, что смогу пройти службу без него. Я не... я не чувствую себя настолько сильной.
— Если ты не останешься, то с Беном здесь никого не будет. Никого из тех, кого он знал, — говорит Зандер, его голос хриплый и неровный. Он борется со своими эмоциями, хотя и делает это великолепно. Его надломленный голос - единственный признак того, что парень борется. И он только что сказал одну вещь, которая позволит мне пройти через всю похоронную службу для маленького мальчика самостоятельно: с Беном здесь никого не будет.
Меня съедает заживо, тот факт, что он был один, когда умер. Сейчас я ничего не могу с этим поделать, но я могу остаться в церкви и быть здесь для него. Я могу остаться с ним, чтобы он не был одинок в этой части своего последнего путешествия.