Безумство опрокинутого эха

Лексика родителей определенно поменялась за то время, которое он отсутствовал дома. Да и внешний вид стал суровым и мрачноватым. С лиц пропали улыбки и доброжелательность. Все это напрягло парня. Однако после слов родителя о чужеродном одеянии, Володька чуть не подпрыгнул от радости. Тонко подметил отец. Как будто учуял ауру чужой среды. Лугатику на миг показалось, что если б прямо сейчас он вывалил отцу все, что с ним недавно произошло, тот непременно поверил бы. И посмотрел бы на его одеяние другими глазами. Он всегда был романтиком по натуре. А потому любил выделяться из толпы. К этому с детства приучал сына. Насколько это привилось к парню, мог сказать только он сам и мать. Володька же считал, что удалось лишь частично. Впрочем, этого ему вполне достаточно. Но, по правде сказать, в тех обстоятельствах, в которых недавно побывал он с друзьями, ничто из отцовских качеств ему не потребовалось. Чтобы выжить, больше понадобилась материнская приземленность. Признаться, ему всегда не хватало ее уверенности в себе. На отца его рассказ, вероятно, и произвел бы впечатление, но вот у матери кроме раздражения ничего не вызвал бы. Посему парень остудил свой пыл и ничего не сказал. Метнулся в свою комнату, которую по привычке называли детской, на ходу снимая одежду. В шкафу долго не копался, не рассматривал, не подбирал, что к чему подойдет. Похватал первое попавшееся под руки, натянул, свернул снятый с себя наряд в узел, положил в прихожей рядом с подставкой для обуви. Посмотрел на себя в зеркало и почувствовал состояние полного покоя, как будто он вообще не покидал эту квартиру, а то, что недавно с ним происходило, было не более чем сном. Теперь он проснулся и обнаружил, что все обыденно: мать на кухне, отец в комнате с книгой в руках. Он не видел сейчас их, но наверняка знал, что мать готовит обед у плиты, а отец сидит в кресле в зале. Для верности все-таки заглянул в кухню.

Мать со скучным безрадостным лицом жарила лук на сковороде, повернулась к двери:

– Переоделся? – спросила безразличным тоном. – Вот, совсем другое дело, – скупо одобрила. Лук на сковороде шкворчал, она оживленно помешивала его деревянной лопаткой.

После кухни, Володька посмотрел в зал. Отец действительно сидел в кресле, стоявшем сбоку от стола со стульями, держал в руке книгу. И так увлекся чтением, что не замечал парня, пока Володька не заговорил:

– Ну, как вы тут без меня поживали? – спросил будто между делом.

Оторвав глаза от книги, родитель некоторое время тупо смотрел, не понимая вопроса, потом переспросил:

– Что значит без тебя?

– Ну, пока не было меня, – пояснил он

– Да никак, – вяло крякнул отец. – Вот читаем, развиваемся. А ты что над звонком глумишься, балбес? Я же предупреждал тебя не раз, чтобы не трезвонил так подолгу. Твоя родительница, клуша, уже всю плешь проела мне, требует, чтобы заменил. Хочешь еще тумаков получить от нее, дурень? Давай! – помолчал, часто моргая. Затем мгновенно сменил тему разговора. – А ты что так быстро вернулся? Всего полчаса прошло. Мать не успела обед приготовить, как ты рассердил ее звонком. Сказал, уходишь до вечера, а сам уже нарисовался, трепло. Новую одежонку, наверно, на рынке выторговал? Или с бандой пошакалил где-то? Ты спрячь ее, чтобы наша клуша забыла о ней, не зли дуру. Она такой моды не поймет и не примет. Вообще такой наряд непривычен и моему глазу. Не стоило его на себя напяливать.

– Я слышал, как ты оплевал его, – напомнил Володька.

– Он большего не стоит, – сказал родитель.

– Ясно, – усмехнулся парень. – Я вернулся за телефоном. Забыл. Наверно в комнате в ящике стола оставил. Пойду, гляну.

– Ты же при мне положил его в карман, когда уходил, – насупился родитель. – Потерял, что ли, балбес?