Безупречный враг

— Сын. Я, старый, принял грех и скрыл то, что не подобает прятать. Он милый мальчик и превосходно плавает, но в три года надо уже учиться ходить и дышать. Да и играть с иными детьми, правда? Я переживал за моего любимого малыша: я тут, родители при смерти, кто позаботится о нем в глубинах? Мне и теперь страшно…

Нолл разволновался, побледнел, кровь пошла носом. Крид вскочил, добежал до бочки с водой, подхватил покрывало, суетливо уложил старейшину и громко позвал лекарей. Пока те бестолково, по мнению морииля, искали свои мази и склянки, получили целый ворох попреков, в том числе весьма неожиданных. Например, в убогой двурукости… Оримэо слушали и хихикали: за такой грех пока не додумался казнить сам владыка Граат! Скоро старейшине стало лучше, и он забылся спокойным сном.

Крид ощупал свою спину под повязкой и окончательно разуверился в том, что ломал ребра и был проткнут чем-то острым. Он здоров! И, раз так, он имеет право на ранний обед.

Лодки шли под всеми парусами, гребцы тоже не ленились. Рулевой пообещал, что к вечеру следующего дня на горизонте появится большой внешний риф. И не ошибся в расчетах.

Крид сидел на носу лодки, любовался закатом и задумчиво перебирал звенья своего золотого хомута, украшенного старым Оком, безмерно давно срезанным каким-то иным мориилем. Риоми тихо подошла и прильнула, греясь у самого бока, прижалась щекой к плечу.

— Какой ты гадкий, — вполне счастливым тоном сообщила девушка. — Мог исполнить пять своих желаний. Пять Очей, понимаешь? Мне Тилл рассказала. Ты бы подарил мне Око, и пришлось бы мне выходить за тебя по обязанности. А я не простила бы тебе этого. Даже тебе.

— Куда ты денешься от меня, — беззаботно рассмеялся Крид. — Ты моя Сказка. Знаешь, глупости все это, ну — лазить по стенам и цветы в зубах таскать, побрякушки дарить и клятвы твердить. Моя бабушка Ната всегда говорила, что самые красивые поступки прячут самые подлые намерения. И если какой-то дурень воет песни под окнами, надо первым делом справиться о его долгах и доходах… Я раз десять забирался по стенке к Дине. И что? Всякий раз мы проворачивали это дельце, чтобы разжиться золотом. На спор, понимаешь?

— Понимаю. И не надо, не дари мне побрякушки. Но учти, морииль, у тебя больше нет первого желания, а у меня нет платья, голубое я отдала Тилл, — капризно надула губы Риоми. — А еще у меня заговор, с твоей Диной на двоих. И ты останешься женихом Денизы Тэль-Мар, пока она не откажет тебе. Я усвоила: разрыв помолвки не причинит вреда тебе, а вот для нее отказ жениха — позор и унижение. Опять же, кое-кто не хочет лезть на стенку, даже на спор, он, видите ли, порядочный и знает все о законах и допустимых браках на севере, у него нет княжеского титула. Беда… но мы боремся.

— Несчастный тот, с кем вы боретесь, — усмехнулся Крид. — Иной раз ни весло, ни парус не спасают от плена обязанностей. Сказка, как хорошо, что я больше не наследный принц. Надеюсь, тебя это не огорчает?

— Нет.

Риоми надолго замолчала, глядя вперед. Риф приближался, вечер украшал воду и небо парадными цветами газура, словно подтверждая, что все Древо принадлежит его великолепию Яоолу и охотно носит пурпур с золотом в честь славного повелителя.

— Ты уже решил, где будешь жить: в воде или на берегу? — тихо спросила Риоми.

— Да ничего я не решаю, — рассмеялся Крид. — Ты непобедимее дракона. Как скажешь, так и будет. Но если серьезно, то мы вдвоем едва ли сможем отвернуться от моря. Как мама Элиис, уже поправляется?

— Пока спит, но ей гораздо лучше.

Гребцы налегли на весла.

— К полуночи, — пообещал рулевой, — лодки встанут у причалов Гоотро.

Все, кто не греб, засуетились снова, умеренно и без вычурности украшая корабли. Все же на борту два сирина, оплативших своими жизнями спасение от удара Волны. Но и не наряжать нельзя. Люди ждут, вся столица знает о походе. Наконец газур и владыка впервые на памяти островов устроили общий праздник, накрыв по такому случаю сплошной стол на всей набережной. Весть о победе уже достигла Гоотро, да и без того все ясно: ведь Волна не пришла!

Издали ночной город показался Криду красивым, как никогда прежде. Много фонарей, цветные дорожки переливаются, играют на воде. Вся набережная выстлана мягкой травой, коврами и циновками в три цвета. Красный — газура, синий — владыки и новый для Древа, бирюзовый — людей моря. Лодка с телами погибших сиринов прошла вдоль берега, их проводили в тишине. Затем голос Онэи сплел из нитей общей боли и радости особенное звучание, пронзительное, заставляющее плакать и исторгающее из души мрак отчаяния, позволяя повернуться лицом к будущему и верить в хорошее…