Безутешная плоть

– Так, значит, откуда вы едете, ваш дом? – спрашивает он. Его голос дрожит от пробудившегося интереса, который он пытается скрыть.

– Да, – врешь ты.

– Участки там!.. – вздыхает он. – Стоишь на одном конце и не видишь границ другого. Абы кому такое не достанется.

Ты улыбаешься в знак согласия.

– Вы что-то выращиваете на продажу?

– Да, – отвечаешь ты, уверенно кивнув.

– Здорово, – опять вздыхает мужчина. – Значит, правительство начало выделять людям земли, которые, мы думали, только для европейцев.

– Это участок моей тетки. Ей выделил работодатель. Сам он уехал в Австралию.

Мужчина кладет руки на колени и смотрит на них.

– И что же вы выращиваете?

– Я по георгинам, – с гордостью заявляешь ты. – Только я и умею. Она так не могла, моя тетка. Тут нужны мозги и умение говорить людям, что нужно делать. Так что мои сказали: Тамбудзай, ты училась, возьми участок, пока с ней не случился удар или еще что, пока она не ушла туда, куда другим путь заказан.

– Ах, садоводство! – Голос мужчины дрожит от восторга, который он теперь не скрывает. – Когда-нибудь я тоже этим займусь, – обещает он, приободряясь. – Только у меня будут фрукты. Людям всегда нужно наполнять желудок, а наполняя свой желудок, они будут наполнять твой.

– Желтые. И розы. Они называются чайные розы.

– Ага! – кивает он. – Я когда-то работал в оранжерее. Там были чайные розы. Я их опрыскивал.

– Голубые. Мои розы голубые.

– Голубые, – повторяет мужчина. Энергия опять будто вытекла из него, и он снова привалился к окну. – Надо же! Я таких никогда не видел.

– Швеция, – уточняешь ты, испытывая облегчение от того, что вставила конкретную деталь в весь тот вздор, который городишь. Ты словила момент славы в рекламном агентстве, где разрабатывала рекламную кампанию для шведской фирмы, выпускающей сельскохозяйственное оборудование. – У меня в Швеции куча клиентов. Они покупают желтые и голубые. Цвета той страны. Я посылаю их по воздуху, – закругляешься ты, воображая, что в один прекрасный день это станет правдой.

– Я мог бы быть садовником. У вас еще есть вакансии?

– А, я вас запомню. Сейчас их правда очень много.

– Если бы не Эль-Ниньо, – вздыхает мужчина. – Вода и ветер ничего не оставили на жизнь, большинству из нас.

Твой спутник просит ручку и царапает номер телефона своего соседа в углу старого рецепта, который вытащил из кармана. Ты берешь клочок бумаги.

– Пано! Армадейл! – кричит он.

– Здесь! Армадейл! – передает кондуктор водителю.

Сойдя, человек опускает плечи и неторопливо уходит. Ты бросаешь записку под сиденье. Залезают люди. Ты переползаешь на место кандидата в садовники и прислоняешься к окну. Автобус останавливается на углу хостела. Ты позволяешь ему везти тебя дальше.

* * *

Рыночная площадь – конечная остановка автобуса. Между лотками валяется банановая кожура, сальные упаковки из-под картошки. Полиэтиленовые пакеты надуваются, как брюхо у пьяницы. На разбитой мостовой спиралью завивается апельсиновая кожура. Какой-то мальчишка сосет пакетик, будто это материнская грудь. Второй выхватывает пакетик. Первый падает и остается сидеть на крошащемся тротуаре. Рукав его куртки – рваная махристая ветошь. Он трепыхается в желобе. Под тканью маленькие дамбы из использованных презервативов и сигаретных окурков собирают густые лужи угольно-черной воды.

Вереница автобусов. Твой наконец-то сворачивает на остановку. Из окон летит бататовая кожура и конфетные фантики. Мужчины и женщины сердито бурчат и разбегаются. Пассажиры ползут к выходу, и одна женщина замечает:

– Они разве не видят, что идет наш автобус? Чего тут стали? Почему не убрались с дороги?

Те, кто ждет очереди сойти, пригибаются. Люди в очереди на вход начинают ругаться.

Кондуктор спрашивает, куда тебе ехать. Ты вздрагиваешь, и он напоминает:

– Хеленсвиль.

Ты тихонько хихикаешь. С твоим образованием ты знаешь, что предместье называется Хеленсвейл. Долина Елены.

– Хеленсвиль, – повторяет кондуктор, не выказывая нетерпения, которое должен испытывать. – Автобус возвращается туда.

Он выпрыгивает и начинает орать на пассажиров:

– Родители! Кто хочет ехать, просто садитесь. Едет только тот, кто едет.

Ты проскальзываешь к открытой двери автобуса. Потом, передумав, ползешь обратно к окну. Потом опять передумываешь и застреваешь посередине сиденья; ни там ни сям, в месте, где нет необходимости ни решать, ни действовать.

Залезают несколько пассажиров.

– Мы едем к магазинам и полицейскому участку! – кричит кондуктор.

Одна женщина оборачивается и шипит на мужчину, чтобы он перестал к ней прижиматься. Мужчина хохочет.

Выплевывая газ, подходит другой автобус. Все откашливаются и, когда воздух опять становится чистым, таращатся на молодую женщину, которая прокладывает себе путь к автобусу мимо лотков с фруктами и овощами.