Безутешные

– О да, конечно. Так вот, этот несчастный случай с мистером Либрихом. Видите ли, сэр, задолго до прибытия мистера Кристоффа мистер Либрих был у нас одним из наиболее уважаемых скрипичных учителей. Он обучал детей лучших семейств. Им восхищались. Затем, вскоре после первого концерта, у мистера Кристоффа спросили, каково его мнение относительно мистера Либриха, а тот дал понять, что до мистера Либриха ему нет ни малейшего дела. Ему безразличны и его игра, и его методика. Мистер Либрих скончался несколько лет тому назад – и к тому времени потерял практически все. Учеников, друзей, положение в обществе. Это был всего лишь один-единственный пример. Признать, что мы заблуждались насчет мистера Кристоффа с самого начала, – способны ли вы вообразить всю чудовищность этого, сэр? Да, мы проявили слабость, согласен. Однако мы и понятия не имели о размахе нынешнего кризиса. Казалось, все были в основном довольны и счастливы. Год проходил за годом – если у кого-то и появлялись сомнения, то каждый держал их при себе. Но я не защищаю нашу преступную небрежность, сэр, ни на йоту. Тем более я, занимавший тогда пост в городском совете, несу на себе вину, как и все остальные. В конце концов, и мне невероятно стыдно в этом признаваться, в итоге именно городские жители, обыкновенные люди заставили нас вспомнить о нашей ответственности. Обычные горожане, чья жизнь к тому времени становилась все более тяжкой, явно нас опередили. Я точно помню тот момент, когда ситуация впервые для меня прояснилась. Это было три года тому назад, я возвращался домой после одного из концертов мистера Кристоффа – исполнялись, помнится, «Гротески для виолончели и трех флейт» Казана. Я спешил домой сквозь темный парк Либмана. Было довольно прохладно, и немного впереди я завидел мистера Колера, аптекаря. Зная, что он тоже был на концерте, я с ним поравнялся, и мы разговорились. Поначалу я из осторожности старался держать свои мысли при себе, но завязалась беседа, и я спросил, понравилось ли ему исполнение мистера Кристоффа. Да, понравилось, ответил мистер Колер. Голос его, должно быть, прозвучал как-то странно, поэтому чуть погодя я опять спросил, понравился ли ему концерт. На этот раз мистер Колер хотя и подтвердил, что да, понравился, он получил удовольствие, однако оговорил: манера мистера Кристоффа была, по его мнению, несколько функциональной. Да, он употребил именно это слово – «функциональный». Как можете себе представить, сэр, я крепко задумался, прежде чем снова открыть рот. Наконец я решил отбросить всякую осторожность и сказал: «Мистер Колер, я склонен с вами согласиться. На всем лежал отпечаток определенной сухости». На это мистер Колер заметил, что на ум ему прежде всего пришло слово «холодость». Мы приблизились к воротам парка. Пожелали друг другу спокойной ночи и расстались. Но я не спал почти всю ночь, мистер Райдер. Подобные мнения начинают выражать обычные люди, достойные горожане вроде мистера Колера. Было ясно, что притворству пора положить конец. Настала пора для нас – то есть для всех, кто пользовался влиянием, – откровенно признать свою ошибку, невзирая на любые осложнения… Ах, простите, но вон там рядом с мистером Кольманом сидит явно мистер Шефер. Оба они, насколько мне известно, имеют любопытные точки зрения на случившееся. Они поколением младше меня и потому всегда воспринимали вещи под немного другим утлом. Кроме того, я знаю, как сильно им хотелось утром с вами познакомиться. Прошу вас, давайте к ним подойдем.

Педерсен поднялся с места и, согнувшись, стал пробираться к проходу, бормоча извинения. В проходе он выпрямился и жестами поманил меня к себе. Несмотря на утомление, мне ничего не оставалось, как к нему присоединиться, поэтому я тоже поднялся и направился к проходу. По пути мне в глаза бросилось праздничное настроение, овладевшее публикой. Там и сям зрители обменивались шутками и замечаниями по поводу фильма; казалось, никто не имел ничего против моего неуклюжего продвижения. Наоборот, соседи старательно прятали ноги или охотно вскакивали, чтобы меня пропустить. Некоторые даже забирались на сиденье повыше, болтая ногами в воздухе с радостными возгласами.

В проходе Педерсен повел меня по покрытому ковром наклонному полу. Где-то в последних рядах он остановился и, указывая рукой вперед, произнес:

– После вас, мистер Райдер.

9

Я вновь стал протискиваться меж сидений, толкая зрителей; на этот раз по пятам за мной следовал Педерсен, бормотавший извинения от имени нас обоих. Скоро мы наткнулись на группу собравшихся в кучу людей. Нетрудно было определить, что они играют в карты: некоторые свешивались из заднего ряда, другие перегибались через спинку своего сиденья. Завидев нас, они оторвались от игры, а когда Педерсен меня представил, слегка привстали с мест. Снова они сели только тогда, когда я удобно устроился посередине, пожимая бессчетные руки, которые протягивались из темноты.