Безвременье

С тех пор моё дело было проиграно раз и навсегда.

Я рассказывал о Саре Бернар, об Эдисоне, об Эдуарде VII, которого видал, когда он был принцем Уэльским, в Париже, — прыщ произносил:

— А вот Манташев, так тот…

Дама поворачивалась ко мне спиной, кушала его глазами, и от любопытства у неё полымем вспыхивали уши.

«Знакомый знакомого».

Меня как-то в банке заставили слишком долго дожидаться денег по переводу.

Тогда я пошёл на героическое средство:

— Я знакомый знакомого одного знакомого г. Манташева!

Мне выдали, кажется, на пять рублей больше чем следовало.

И притом немедленно.

А дверь, кажется, мне отворял вместо швейцара сам директор и взял двугривенный на чай, чтоб сделать из этого двугривенного жене брошку на память.

Всё это происходило так в лучшем обществе.

Да и кто нынче играет на бирже?

Главным образом лучшее общество. Барство и чиновники.

Купцы предпочитают другие способы наживы.

У барства и чиновников страсть к бирже, это — икота после крепостного права.

При крепостном праве барин говорил:

— Я, милостивый государь мой, дворянин, и посему на меня работают. И священная обязанность моя заключается в том, чтоб, не давая вдаваться в праздность и леность, заставлять на меня работать. Ибо на сём всё зиждется!

И поднимал палец.

Чиновник мечтал:

— Деревеньку, и пускай на меня работают!

Крепостное право пало, но потребность. в крепостном праве, — у одной стороны, — осталась.

И люди увидали в акциях новый вид оброка.

Вот причина, почему гг. Манташевы имеют такой огромный успех в «лучшем обществе».

Желание играть наверняка.

Отсюда эта нежность к «знакомому знакомого со знакомым».

Отсюда эта притягательная сила знакомства хотя бы в четвёртой степени. Хотя бы даже пятиюродное знакомство!

Всё-таки, кажется, как будто у человека на фраке есть несколько брызг от «фонтана».

И блеск этих брызг ослеплял больше, чем блеск всех звёзд.

— Знакомый знакомого знакомого знакомого…

Всё-таки от человека как будто пахнет нефтью.

Это был самый модный запах.

И чтоб иметь успех у дам, надо было душиться нефтяными остатками.

О, это время «фонтаниады».

В Петербурге ко мне зашёл один знакомый литератор:

— Хотите вместе писать пьесу?

— Идёт.

— Название «Мужчины от Кюба».

— Великолепно. Если увековечена «Дама от Максима», почему не увековечить «Мужчин от Кюба»? Это тоже тип.

— Ну, знаете, так как особенно-то серьёзно неудобно задевать, — напишем в форме фарса.

— В форме фарса, так в форме фарса. Напишем в форме фарса эту высокую комедию из русской жизни!

— Так что-нибудь лёгонькое! Qui pro quo[42]. Помещик, что ли. У него в деревне в саду фонтан. Говорит: «Надо, между прочим, купить трубы для фонтана». Услыхав знакомое слово, его спрашивают: «А у вас есть фонтан?» — «Есть». Отсюда путаница. Его принимают за владельца нефтяного фонтана.

— Садимся и пишем.

Мы сели.

Мой приятель написал:

«Действие I. Явление I. Вечер. Зал у Кюба. Полно. Кавалеры и дамы. Входит владелец фонтана…»

Я встал.

— Баста! Больше ничего написать нельзя!

— Как так?

— Все задавлены. Наивный вы человек! Вы пишете: «Входит владелец фонтана». И спрашиваете: «Что после этого происходит?» Что после этого может происходить? Ничего! Все кидаются. Столы летят кувырком, посуда вдребезги. Кавалеры, дамы, — всё давит друг друга. Что ж дальше? Этого не один театр не поставит!

Мой друг подумал:

— Вы правы. Действительно, так должно происходить, раз появился человек с фонтаном. Этого нельзя изобразить на сцене!

И пьеса не была написана во избежание давки на сцене.

Манташев был тем человеком, около которого люди давили друг друга:

— Фонтан!

И вдруг оказывается, что главный фонтан г. Манташева бил не где-то там на Кавказе, а у нас из кармана.

Г. Манташев открыл нефтеносный слой в наших тощих карманах и сверлил, сверлил, сверлил.

И мы этого не замечали.

И мы же ему кланялись!

Сверление нефтеносных дыр в наших карманах происходило при помощи бухгалтерии.

Я всегда боялся бухгалтерии.

В особенности с тех пор, как сам «отец бухгалтерии» г. Езерский[43] на одном из процессов на отчаянный вопрос прокурора:

— Да что же, наконец, такое, эта самая бухгалтерия? Наука или искусство?!

Подумал и ответил:

— Бухгалтерия, это — искусство!

Уж если сам отец так о дочери отзывается!

Когда мне приходится входить в банк или просто в крупное промышленное учреждение, — я иду спокойно.

Но только, проходя мимо бухгалтера, и невольно уклоняюсь на полшага в сторону.

Как в зверинце.

Вы мужественно проходите мимо запертых медведей. Хоть белых, хоть чёрных. Вам всё равно!

Пусть слон протягивает к вам хобот, вы даже протянете ему руку, если расстояние не менее двух сажен.

Вы даже оглянетесь на льва. Он прищурился и вы прищурились:

— В клетке. И не боюсь…

Но, проходя мимо полосатого бенгальского тигра, вы почему-то невольно делаете хоть четверть шага в сторону.

Хоть и в клетке!

Но ужасно неприятно, что имеется «такая гадость».

Директор банка! Очень милый господин. Если быть знакомым, можно выкурить всегда очень хорошую сигару.

Кассир. Мастодонт, который получает с соседа сто тысяч и выдаёт вам десять рублей с одним и тем же видом: