Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

Однажды что случилось: погода жестокая поднялась и бьет нас жестоко, а знающева никово нет, хто б знал, где глубь, где пристать, ничево тово нет, а все мужичье плывут, куды ветер гонит, а темно, уже ночь становитца, не могут нигде пристать. Якорь бросили среди реки — не держит, оторвало и якорь. Меня тогда уже не пустил мои сострадалец наверх, а положил меня в чулане, который для нас сделан был, дощечками огорожен, на кровать. Я так замертво лежу, слышу я вдруг, нас как дернула, и все стали кричать, шум превеликой стал. Что же это за крик? Все испужались. Нечаянно наше судно притянуло или прибило в залив, и мы стали между берегов, на которых лес, а больше березы; вдруг стала эта земля оседать несколько сажен и с деревьями, опуститца в воду, и так ужасно лес зашумит под самое наше судно, и так нас кверху подымет, а тотчас нас в тот ущерб втянет. И так было очень долго, и думали, что пропали, и командиры наши совсем были готовы спасать свои живот на лодках, а нас оставлять погибать. Наконец уже видно стало, как эту землю рвало, что осталость ее очень мало, а за нею вода, не видно ни берегу, ни ширины ей, а думают, что надобно быть озеру; когда б еще этот остаток оторвала, то надобно б нам быть в этом озере. Ветер преужасной. Тогда-то я думала, что свету преставления, не знала, что делать, ни лежать, ни сидеть не смогла, только Господь милосердием Своим спас наш живот. У работников была икона Никола Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молитца; тот же час стал ветер утихать и землю перестала рвать. И так нас Бог вынес.

С апреля по сентябрь были в дороге; всего много было, великие страхи, громы, молнии, ветры чрезвычайные. С таким трудом довезли нас в маленькой городок, которой сидит на острову; кругом вода; жители в нем самой подлой народ, едят рыбу сырую, ездют на собаках, носят оленьи кожи; как с нево сдерут, не разрезавши брюха, так и наденут, передною ноги место рукавов. Избы кедровые, окончины леденые вместо стекла. Зимы 10 месяцев или 8, морозы несносные, ничево не родитца, ни хлеба, никакова фрукту, ниже капуста. Леса непроходимые да болоты; хлеб привозют водою за тысячу верст. До таково местечка доехали, что ни пить, ни есть, ни носить нечево; ничево не продают, ниже калача. Тогда я плакала, для чево меня реки не утопили. Мне казалось, не можно жить в таком дурном месте.

Не можна всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла! Что всево тошнея была, для ково пропала и все эти напасти несла, и что всево в свете милея было, тем я не утешалась, а радость моя была с горестию смешена всегда: был болен от несносных бед; источники ево слез не пересыхали, жалость ево сердца съедало, видев меня в таком жалком состоянии. Молитва ево перед Богом была неусыпная, пост и воздержание нелицемерное; милостыня всегдашна: ни исходил от нево просящей никогда тож; правило имел монашеское, безпрестано в церкви, все посты приобщался Святых Тайн и всю свою печаль возверзил на Бога. Злобы ни на ково не имел, и никому зла не помнил, и всю свою бедственную жизнь препроводил християнски и в заповедях Божих, и ничево на свете не просил у Бога, как только царствие небеснова, в чем и не сумневаюсь.

Я не постыжусь описать ево добродетели, потому что я не лгу[95]. Не дай Боже что написать неправедно. Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему: то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волею Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно.

Записки Михаила Васильевича Данилова, артиллерии майора, написанные им в 1771 году (1722–1762)