Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

В 1722 году случилось ему ехать от свойственников своих с моею матерью, при коей и я находился в младенчестве у грудей матери. Проехав город Венев, стали подъезжать к реке Осетру, расстоянием от дома своего не более пяти верст; время тогда было зимнее, а день приклонился к сумеркам; набежали на них несколько саней, в коих человек с десять или более было разбойников. Отец мой, сидя на облуку у той кибитки, в которой мать моя со мною сидела, а человек правил (как я от отца моего оное приключение слышал), вооружен был только одним палашом; узнав он из той воровской шайки одного мужика из деревни Соколовки, одно к церкви прихода, сказал ему, что по соседству нехорошо так поступать и что он знает их. Оное слово не умягчило сих бездельников, а может быть, и пьяных, они закричали воровским обыкновением: «Атаман почтивай, он знает нас». После сего слова кинулись разбойники с дубьем на отца моего и начали бить. Отец мой против толикого числа разбойников не долго оборонялся, отбежал, обороняясь, от дороги несколько сажен, где они сбили его с ног на землю и били столь бесчеловечно, что чуть жива оставили и, накинув петлю на шею ему, потащили и бросили в сани; потом, своротя с дороги в сторону, привезли к реке Осетру и, при многом обыкновенном от разбойников стращанье и угрозах, то резать, то топить в воде хотели, ограбя всех дочиста, объявляя притом, что они о младенце (то есть обо мне) сожаление имеют: дабы не ознобили, дали несколько самого худейшего одеяния и одну без узды лошадь, сами ускакали возвратно. Слуга, который был при нас, взяв лошадь за гриву, повел ее за собой: повезли отца моего едва жива в санях положенного, а мать моя и при ней престарелая девка шли пешком, несли меня на руках попеременно, идучи и пробираясь домой полями, потому что разбойники завели нас от дороги далеко. Наконец, дошед с великою нуждою до села Исакова, из того села перевезен был отец мой в свой дом, где он через малое время хотя и пришел, казалось, в прежнее свое здоровье, однако календарь оный, данный ему от разбойников, очень верен был: всегда чувствовал он к переменной в воздухе погоде превеликую боль во всем своем теле.

Мать наша кормила всех детей своих своею грудью, воспитывала нас с беспримерною материнскою горячностью и любовью. Она была весьма добронравна и незлобива, особливо к своим домашним служанкам, повелевала ими более ласкою, нежели дворянскою обыкновенною властью. Она жила от роду своего с лишком шестьдесят лет и скончалась в 1759 году припадком. Отец мой, за десять лет до своей кончины, получил себе по наследству крестьян, после родственника своего Анфиногена Антиповича Данилова, в Веневском уезде тридцать душ, коими он был к пропитанию своему доволен. Нрав отца моего был хотя вспыльчив, только скоро отходчив и немстителен. Он скончался наиболее от старости своих лет, а не от приключившейся ему какой болезни: ходил на ногах до своей кончины. Почувствовав в себе изнеможение к смерти, призвал священника и приказал ему при себе ночевать, а как конец жизни его стал уже приближаться, тогда он разбудил спящего священника и велел ему читать отходную молитву, по окончании молитвы лег на постель и скончался. Он погребен возле отца своего в селе Харине, жил с лишком девяносто лет от роду.

Леонтий

Леонтий Гурьевич, отца моего брат средний, отставлен был от службы прапорщиком; он женился в Медыне на вдове Товарковой и, женясь, приезжал в 1735 году, с женою и с падчерицей своей девицей, для свидания со своими родственниками в свою отчину, откуда возвратясь в Медынь, скончался бездетен.

Отца моего дети