Безвременье

— Будем свидетельствовать! — восклицает он, узнав про оборотня. — Всю Россию потребуем! Я теперь такого мнения, что всё наше отечество, это — целая стая оборотней, и я всех подозреваю! А потому и следует постановить правилом: всякого подвергать аресту. Да-с! Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда?

— Крест мне! Крест Георгиевский!

В стане, вверенном Ивану Антоновичу Расплюеву, в селе Болдарях, проживает, богатый купец Белкин.

Вот человек! Сам Отелло сказал бы ему:

— Какой же вы, однако, Отелло!

Отелло, приревновавший Дездемону к Эмилии.

Началось с водевиля:

— «Отелло-Кузьмич и Дездемона-Панкратьевна».

Дездемона-Панкратьевна получила от кого-то два письма без подписи.

Отелло-Кузьмич перехватил их и нашёл «сумлительными».

Почерк показался ему похожим на почерк учительницы М. Г. Лавровской, молодой девушки, 8 лет державшей в селе Бондарях школу.

И вдруг у Отелло-Кузьмича мелькнула шалая мысль:

— А учительша совсем не учительша! А есть не кто иная, как переодетая мужчина!

Отелло-Кузьмич рыдал на груди у своего племянника купца Егорова.

— Учительшу мне, Яго, учительшу!

Купеческий племяш утешал дяденьку, как мог:

— Ах, дяденька! Солидные вы купцы, и столь убиваетесь! «Посмотреть» учительшу, да и всё.

Отелло-Кузьмича эта мысль обрадовала:

— Посмотреть любопытно!

Но и испугала:

— А вдруг влетит?

Племяш только руками всплеснул:

— Господи! Да неужели ж мы это сами делать будем? На это начальство есть. А Иван-то Антонович Расплюев на что, наш становой? Ужли ж становой купцу откажет? Да ни в жисть! Примера такого в истории, можно сказать, не было. С одной стороны — купец, с другой — учительша какая-то! Купец! Всякий становой знает, что такое купец. «Купец есть вещь». А учительша?

«Дрянь такая, которой, по-настоящему, и на свет-то родиться не следовало бы», как говорит городничий про клопов.

И купеческий племяш побежал к Ивану Антоновичу Расплюеву.

— Иван Антонович, у нас оборотень появился.

Иван Антонович вскочил.

— Как? Что? Где?

— Учительша наша! Совсем не учительша. А оборотень! Мужчина в женском платье-с! С тётенькой моей роман имеет. Ребёнка даже тётенька от учительши прижила! Вот и письмо-с, — про ребёнка пишут!

История была достаточно пакостна, чтобы Иван Антонович Расплюев сейчас же поверил.

— А что-с? Ведь весьма возможно! Бывают такие случаи. И даже книжки об этом пишут. Господина Поль де Кока есть сочинение «Мальчик, которого долго принимали за девочку», или что-то в этом роде. Вот оно куда пошло!

Иван Антонович Расплюев уже входил в восторг.

— Поль де Коком пахнет!

Он был в ажитации.

— Кланяйтесь от меня вашему дяденьке и успокойте эту во всех отношениях достойную личность! Слава Богу, на свете есть Иван Антонович Расплюев! Завтра же злодеяние будет открыто. И сей опасный оборотень, а также вурдалак, будет предан в руки правосудия!

Иван Антонович Расплюев горел, прямо горел:

— Верно ли? Да какие же, чёрт возьми, могут быть сомнения! Учительша! Личность, можно сказать, опасная, вредная и уж по самому ремеслу своему подозрительная! Восемь лет-с живёт в селе. Восемь лет-с! И не имеет любовника. А па-азвольте вас спросить, почему такая преступная скромность? Почему не имеет любовника? Ясно! Потому, что она мужчина!

Иван Антонович был вне себя!

— Нет-с, дельце-то какое, дельце-то! Небывалое! Фурор! В первый раз в России! Купеческая жена, учительша, ребёнок, оборотень. Замысел-то какой! Замысел-то какой адский! Лукавство-то какое, сверхъестественное! И кто вдруг, так сказать — эврика? Иван Антонов сын, Расплюев — эврика! Все газеты писать будут! На заграничные языки переведут! В Петербурге обо мне знать будут! Победа! Гром-с! Слава! В исправники произведут!

У него дух захватывало:

— Да что в исправники! Не исправником тут пахнет! Крест мне за это! Оборотня, нетопыря, вурдалака, мцыря открыл! А там и вкатить правительству предложение: пересмотреть всех до одного. Всех подозреваю. Нет в нашем отечестве мужчин. Нет женщин. Все мужчины переодеты женщинами. Все женщины одеты мужчинами. Всех пересмотреть! Никому не верю! Самого себя смотреть буду!

Всю ночь не спал Иван Антонович в административном восторге.

Голова пылала, на груди горели какие-то звёзды.

Перед глазами носились какой-то Поль де Кок, Лекок.

Чёрт знает, что такое.

— Дединьки мои! Доживу ли я до утра-то!

И утром, чуть свет, ещё подозреваемая учительша спала, Иван Антонович Расплюев созвал всех своих урядников, Шатал, Качал, сотских, понятых и летел в школу:

— Схватить. Связать. Раскрыть. Разоблачить.

Он грозил и умолял:

— Слышь? Хватай, держи его изо всей мочи, дуй, бей, ломай в мою голову!

Шаталы и Качалы, «радые стараться», только с удивлением смотрели:

— Да кого же?

— Его! Его — то есть учительшу. Потому что она есть не кто иная, как мужчина! Поняли? Оборотень! Государственное дело: «Дело по обвинению учительши в тайной принадлежности к вредному обществу мужчин». Поняли?

Даже на Качал и Шатал столбняк нашёл:

— Да какая же она мужчина, когда она женщина.

— А ты почём знаешь? Ты почём знаешь?