Теперь все изменилось. Будто на бушующие волны вылили бочку тюленьего жира. Перестала при звуке голоса Василия Ивановича качаться люстра, из глаз исчез зловещий отблеск начищенной стали, а виновники «пропесочивались» теперь столь мягко, будто крупнозернистый песок превратился в бархатный крем.
Но причины никто не знал. Василий Иванович тщательно замуровал в своей душе это внезапно вспыхнувшее чувство, и единственный человек, посвященный в его любовные томления, был Василий Иванович. Но не пятидесятилетний Василий Иванович, образцовый семьянин, обладатель округлого живота, ишиаса и ревматизма, а какой-то совсем другой. И хотя он сидел внутри настоящего Василия Ивановича, он был значительно моложе, смелее и эгоистичнее, этот двойник. По малейшему поводу он вступал в спор с Василием Ивановичем и доказывал, что именно он-то и является настоящим.
Первый спор у них произошел из-за притчи, которую Василий Иванович где-то читал. В притче говорилось: «Старик паломник узнает дорогу в обетованный край, где бьет волшебный источник. Входят в источник седовласые старцы, а выходят румянощекие и белозубые юноши. Узрел старик это чудо, и вспыхнула в нем жажда молодости. Он уже было сбросил с себя исподнее и, дрожа от нетерпения, приблизился к источнику, но вдруг был поражен мыслью: ведь старая жена его не узнает! Кряхтя, оделся старик и пошел за своей старухой, чтобы вместе с ней окунуться в волшебную влагу. Не пришлось супругам омолодиться: старик забыл дорогу к источнику».
Двойник. А ты, Василий Иванович, пошел бы за своей Наташей?
Василий Иванович. Конечно! Эх, как хороша была она, Наталья Петровна…
Двойник
Василий Иванович. Ну а потом все равно пошел бы за Наташей!
Двойник
Василий Иванович
Двойник
Василий Иванович. Что попробовать?
Двойник
Василий Иванович
Двойник
И Василий Иванович звал. Однажды двойник нашептал ему интересную мысль, и Василий Иванович, сдавшись, начал нехитрую интригу.
Несколько работников треста занимались на вечернем отделении строительного института. Учиться, конечно, было нелегко, и по отдельным предметам студенты отставали. Василий Иванович доподлинно знал, что Галина плачет над «сопротивлением материалов», как раз над тем предметом, в котором он был признанным в тресте авторитетом.
Призыв управляющего помочь отстающим поддержали все. Галину, конечно, прикрепили к Василию Ивановичу, который, поломавшись для виду, согласился.
Интрига удалась, и два часа в неделю после работы Василий Иванович совершенно легально был наедине с Галиной. После занятий он провожал ее домой, что было легко объяснить, ибо жили они почти рядом. И всю дорогу блистал остроумием, рассказывал интересные истории, в которых как бы невольно раскрывались его весьма симпатичные качества.
Галина была в восторге. Ей впервые пришлось встретить такого занимательного собеседника… Она сравнивала Василия Ивановича со знакомыми молодыми людьми, и эти ребята с их псевдовеселостью и спортивными увлечениями меркли перед ним, как свечи перед прожектором. Она даже призналась себе, что немножко влюблена в этого блестящего пожилого человека, который, когда начинал говорить, казался привлекательнее и моложе ее сверстников.
…Раньше недели мирно текли одна за другой, в порядке живой очереди. Каждый день был похож на предыдущий, и лишь воскресенья были оазисами среди этого бесконечного разнообразия времени, аккуратно нарезанного на календарные дни. И праздники, конечно, несколько раз в году.
Теперь праздник был раз в неделю, в пятницу. Все остальные, длинные и серые, дни были прелюдией к пятнице, когда Василий Иванович давал очередной урок сопромата, остроумия и житейской мудрости.
Отношения с двойником понемногу налаживались. Правда, после пятницы двойник несколько дней подвергался нападкам, упрекам и даже иногда изгонялся. Но по мере приближения заветного вечера он вел себя все нахальнее, а в пятницу обращался с Василием Ивановичем, как с мальчишкой. В этот день он был хозяином положения.
— Ты серьезно продвинулся, — чревовещал он, — будь же решительнее, смелее!
И Василий Иванович сдался снова.
В году есть день, когда женщины особенно остро ощущают свою принадлежность к нежному полу, когда они приветливо смотрят на изнывающих в очередях мужчин и пожинают во всевозможных видах вполне заслуженные ими лавры.