Иуда. Восхищаюсь твоей фантазией… если это для тебя важно. Но не понимаю, о чем ты говоришь. Ни о каком стороже я понятия не имею. Каиафа. Ты прекрасно все понимаешь. Прошло пять лет, ты все еще жив. Тайна до сих пор не раскрыта. С дежурным стражником очную ставку я тебе не могу устроить, ты, наверное, знаешь лучше меня, что это была за драка, в которой он был убит. А кладбищенский сторож — его словно вообще не существовало. Как не было бы и тебя, если бы врачи не вернули тебя с того света. Иуда. Не было бы у вас никаких проблем, если бы вы дали мне умереть. Каиафа. Или проблем было бы куда больше. Мы допустили много ошибок, потому что тебе удалось нас запутать. Так что, вылечив тебя, мы получили позиционное преимущество… правда, оно так пока и осталось нереализованным.
Иуда. Что ты имеешь в виду? Каиафа. Что имею в виду? Только ты знаешь, где находится могила. Дежурный стражник об этом понятия не имел, но ему отведена была важная роль. Кладбищенский сторож исчез бесследно. Мы находимся там же, откуда вышли. Иуда. Не знаю ничего такого, что могло бы вам оказаться полезным. Тебе еще не надоело это слышать? Каиафа. Еще как надоело. Ты нам очень дорого обошелся, слишком дорого. Хотя ты не был нашим агентом, как солгал дежурному стражнику, да и тридцать сребреников вернул, чего тоже нельзя отрицать. Однако все больше людей верят в воскресение Иисуса. Иуда. И что тебя в этом смущает? Каиафа. Вели я за этот ответ бить тебя палками, ты бы не имел морального права и словом пожаловаться. Иуда. Поступай, как считаешь нужным. Я не просил, чтобы со мной обращались как-то по-особому. Каиафа. Знаешь, что меня больше всего удивляет? То, что ты Иисуса, своего лучшего друга, похоронил нагишом. Я ждал пять лет, я был терпелив. Иуда. А я был в тюрьме. Каиафа. Ты и спустя пять лет не скажешь, где похоронил его? Иуда. Я уже тысячу раз говорил тебе: я ничего не знаю, я никакого отношения не имею к тому, в чем ты подозреваешь меня. Каиафа. Великолепно! Ты снова проговорился. Если ты говоришь «в чем я подозреваю тебя», то признаешь тем самым, что в этом я должен подозревать кого-то другого. То есть Иисус не просто не воскрес, но его где-то тайно похоронили. Иуда. Не стоит выворачивать мои слова наизнанку, это бесполезно. Каиафа. Не более бесполезно, чем то, как ты три дня водил нас за нос. Но — забудем прошлое. Забудем эти пять лет и сторожа, который исчез бесследно и который, видимо, не без причины унес с собой пелены, оставив в склепе елей из мира и алоэ. Елей, который остался неиспользованным в склепе, это не улика, не то что полотняные пелены в пятнах крови. Я прав?.. И забудем дежурного стражника, который дал показания против тебя, но больше не сможет дать никаких показаний. И забудем, что у тебя нет алиби ни на ту ночь, ни на следующие три дня, а следовательно, нельзя исключить, что ты был на кладбище. И забудем, что если Иисус, твой лучший друг, в самом деле воскрес, то склеп он покинул нагим, что, надо думать, кому-нибудь да бросилось бы в глаза даже ночью, хотя ни о чем подобном к нам сигналов не поступало.