Безымянная слава

Это было через три дня после похорон матери; Степан навестил Бориса Ефимовича.

В большой комнате с лощеным паркетом все говорило о сборах в дорогу — наполовину заполненный большой чемодан, саквояж, пачки книг…

— Садитесь в кресло, а я буду продолжать свое самое нелюбимое дело, — сказал Наумов, уминая как придется вещи в чемодане. — Сборы в дорогу — это всегда какое-то подведение итогов: как жил, чем интересовался, чему отдавал время. — Он усмехнулся. — Привез в Черноморск пачку книг, а увожу целую библиотеку. Это хорошо. А одежда, барахло? Приехал в военном, и этого было вполне достаточно. А вот откуда-то взялись еще два костюма, к которым я не могу привыкнуть и которые, следовательно, не нужны. Какие-то рубашки и еще всякое, всякое… Как это получилось? Лишние вещи — это грабители, воры, расхитители нашего времени, они связывают и отяжеляют. Оброс, постыдно оброс! Ну, в дальнейшем постараюсь отбиваться от лишнего… Человек коммунистического обществ будет иметь лишь самое необходимое, прекрасное, удобное, долговечное, умно отобранное.

Понемногу Степан стал помогать ему, и Наумов принимал помощь своего гостя даже тогда, когда мог обойтись своими силами, — как видно, хотел занять Степана, отвлечь от раздумья.

— Можно подумать, что вы опытный путешественник, — сказал он, когда все было сделано. — Сядем отдохнем… Вас не удивляет то, что я забираю все мои пожитки?

— Владимир Иванович сказал мне, что, вероятно, вы не вернетесь в Черноморск.

— Да… Во всяком случае, я намерен проситься на Урал, и, может быть, мою просьбу удовлетворят. Мне тяжел юг, бесконечная теплынь, курортная толчея на улицах. Пугает мысль, что и в этом году я не увижу настоящего сухого снега. Ведь вы южанин, не знаете, что это за штука, а северянину это забыть нельзя… Не привлекает юг и жену. Она настоящая уралка — как говорится, снегом крещенная. Мы с нею любим Урал… Там всегда много работы и скоро начнутся такие дела!.. Должны начаться. Богатства этого края просто кричат, требуют внимания большевиков… — Он спросил: — А вас куда тянет, Киреев?

— Пока адреса у меня нет.

— Адреса нет?.. Езжайте туда, где сами обстоятельства потребуют от вас напряженной работы и трудных газетных жанров — очерка, фельетона… Вы не забыли один из наших первых разговоров в редакции? С того времени вы очень выросли, стали надежным работником. По праву старшего я спрашиваю вас: чего вы еще ждете от газетной работы, чего хотите добиться как журналист?

— Точности, — ответил Степан. — Больше ничего, только точности.

— Точности? Ваши материалы безупречны. Вы математически точны.

— Вы говорите о том, что я про себя называю сейчас малой точностью, — возразил Степан. — Она далась мне нелегко, я ценю ее, но не горжусь ею. Ведь не горжусь же я тем, что умею писать слова, соединять их в предложения, расставлять запятые, точки! Быть точным в изложении факта, не врать — это такое же обязательное качество журналиста, как знание орфографии, например. Этим нужно обладать, вот и все… И в конце концов нехитрое дело — эта малая точность. Все сводится к внимательной записи в блокноте, к тщательной проверке и перепроверке написанного…

Наумов, сидевший на чемодане, снял пенсне и принялся протирать кончиком платка стекла, дыша на них; он молчал, ожидая продолжения, заинтересованный.

— Основной рабочий материал журналиста — факты действительности, — продолжал Степан. — Хорошим журналистом считается тот, кто вовремя и точно фиксирует эти факты. С этой точки зрения, я был хорошим журналистом, когда дал совершенно точную — фактически точную — заметку об утверждении проекта Верхнебекильской плотины. Малая точность была соблюдена…

— Как и в заметке Нурина об алмазах.

— Да, она была соблюдена, а какие бездны зла, несправедливости, преступления укрылись за протокольно точной двадцатистрочной заметкой! Моя вина, только моя вина! И этого не было бы, этого не случилось бы, если бы я владел большой точностью.

— Большой точностью? — задумчиво повторил Наумов.