Безымянная тропа (ЛП)

Он мог сыграть жестко, сказать ей, чтобы она назвала ему имя или же мужчина повесит трубку, но, если у нее действительно стоящая история, мужчина прочитает об этом позже в газете-конкуренте. Кроме того, было что-то в том, как она говорила, в этой спешке в ее голосе, что побуждало его не прерывать звонок.

- Так что с тем известным мужчиной?

- То, что он не имел права делать, - и она, фыркая, рассмеялась, а затем резко вновь стала серьезной. - Он женился, видите ли, и приходит навестить нас, а ему не следовало бы этого делать, не в его положении.

- Кого нас? - спросил он, хотя начал улавливать идею.

- Меня и некоторых других, - сказала она, скрытничая.

- Понятно. Вас и некоторых других, - его тон прозвучал задумчиво. - Имею ли я право предположить, что видеться с этим мужчиной в ваших профессиональных обязанностях?

Он пытался быть тактичным.

- Вы имеете в виду, заинтересована ли я? - огрызнулась она.

- Да, - просто сказал он.

- Ну, тогда говорите то, что имеете в виду, - сказала она ему. - Да, мы заинтересованы, конечно же, заинтересованы.

- И кто этот семейный мужчина, что проводит с вами время?

- Я не могу сказать, пока не узнаю, сколько это стоит.

- Как я могу сообщить вам это, если не знаю, кто он?

На линии последовала долгая пауза, пока она разбиралась с этой дилеммой.

- Он важный человек, как я и сказала, и расскажу вам все за правильную цену.

- Я понимаю.

Если она была законопослушной гражданкой, то это, вероятно, история про похождения, в которой может быть заинтересована газета, но, кому реально любопытно, если некий член городского совета, третьесортный актеришка или же ведущий телевикторины сует свой член, куда не попадя?

- Он из тех, о ком я мог слышать?

- Все слышали о нем.

- Он не политик?

Общественность с печальной известностью ужасно принимала политиков, если только те не были премьер-министром или каким-то лунатиком с взглядами вроде «выпороть их» и «повесить их», которые превращали их в «персонажей», и, в конце концов, в национальное достояние.

Она, должно быть, устала от его вопросов.

- Он лишь состоит в чертовом правительстве, - огрызнулась она. - В кабинете министров. Так сколько это теперь стоит?

Том Карни выпрямил спину. Он сильно сжал ручку в руке и позволил ей нависнуть над страницей блокнота. Если женщина действительно говорила правду и может доказать, тогда это будет динамитом. Правительство Тори с его-то основами и семейными ценностями имеет члена кабинета министров, который вступает в половые отношения с уличными проститутками? Так будет даже лучше.

- Тут есть, о чем подумать, - сказал он на тон спокойнее. - Если вы сможете доказать это. Теперь, почему бы нам не встретиться, чтобы обсудить это.

- Я спрашиваю, сколько, - ее голос был жестким, за которым угадывался страх.

На данный момент, Том не хотел раскрывать ей свой действительный статус в газете, его полугодовой контракт на стажировку, пока редактор решает, если ли у него «хватка», чтобы прижиться здесь, так что он выдал следующее:

- Максимум пятизначное число, может шести, но вам надо будет доказать это.

На линии повисло молчание, которое подсказало ему, что она все еще заинтересована.

- Так, почему бы вам не сказать мне, где хотите встретиться, и я буду там. Это ведь то, чего вы хотите - продать вашу историю?

Может быть, все дело было в использовании слова «продать», которое ее зацепило.

- Хорошо, - сказала она.

Глава 2

Девушка №5

Шесть недель спустя

У Мишель Саммерс заняло пятнадцать долгих и необыкновенно однообразных лет, чтобы осознать это, но сегодня вечером, когда она стояла и дрожала в темноте под прогнившими досками старой-престарой автобусной остановки, пока дождь отбивал ритмичное и ровное стаккато по крыше над ее головой, она, наконец, смирилась с простым и грустным фактом: она ненавидела свою мать. Ненавидела ее… ненавидела… не-на-ви-де-ла… тупую толстую корову.

Что ее мать и говорила ей в эти дни, так то, что началось со слов «ты была такой». «Ты была такой милой…», «ты была такой веселой…», «ты была такой милой малышкой…», подразумевая под этим, конечно же, что девушка больше не была такой. У Мишель Саммерс была невысокая самооценка и без ее матери, постоянно напоминающей ей, что она больше не хорошая, милая, веселая.