Безымянная тропа (ЛП)

— На каком основании? Мне не нужны никакие основания. Я что-нибудь придумаю. Я ее мать, и она ненавидит не меня, а тебя, идиот. Ты даже не можешь сводить двенадцатилетнего ребенка в МакДоналдс, не устроив скандал.

— Тебя там не было, — парировал он. — Ты не видела, как она вешалась на шею к тем двум парням.

— Она не вешалась на них. Они оба ее одноклассники. Дочь только что рассказала мне. Они все идут на вечеринку по случаю дня рождения на следующей неделе, и она в восторге, Бога ради. Это нормально в ее возрасте: радоваться чему-то. А теперь она плачет в своей спальне.

— Вечеринка в честь дня рождения? Чья вечеринка? Там будут родители? Ты просто собираешься позволить ей пойти?

— Боже правый! Да что с тобой не так? Она нормальная девочка с хорошими друзьями. Оставь ее в покое, — потребовала она, прежде чем добавить: — или, Боже помоги мне, я буду держать тебя подальше от нее!

Он не мог поверить, что она упомянула Бога: какая наглая женщина.

— Как ты собираешься сделать это? Ты не станешь препятствовать моим отношениям с дочерью.

— Ты слетел с катушек, у тебя и прежде бывали случаи вспышек ярости. Как ты назвал ту женщину мирового судью? Психанутой сучкой? Ты думаешь, что они не записали это и не поместили в какой-нибудь файл? У тебя был срыв, Бога ради! Если ты скажешь Линдси хоть слово обо мне или попытаешься прикоснуться к ней там, где отец не должен прикасаться к дочери…

— Ты этого не сделаешь, — выплюнул он, но знал по ее лицу, что сделает. — Ты чудовище.

— Я ее мать. Я скажу и сделаю что угодно, чтобы защитить ее от тебя. Кому ты думаешь, они поверят? Они станут держать тебя подальше от нее так долго, что она перестанет узнавать тебя на улице.

— Ты этого не сделаешь… никто не может сказать такого об отце своей дочери…

— Не сделаю? Если ты хочешь еще хоть раз увидеть Линдси, не говоря уже о чередующихся выходных, тогда ты будешь держать свой рот на замке, или я засуну тебя так глубоко в дерьмо, что ты подумаешь, что находишься в аду.

Он долгое время смотрел на нее. По той ненависти, что мужчина видел в ней, он знал, что женщина имела в виду каждое слово. На мгновение он прикрыл глаза так, как научил его доктор, когда ему было необходимо унять ярость, но в этот раз это не помогло. Вместо этого, он потянулся и схватил ее за волосы и сильно потянул, заставляя ее встать на колени, даже когда она протестующе визжала. Он опустился на колени рядом с ней, плотно зажмурил глаза и начал крепко молотить ее черепом по подъездной дорожке. Мужчина мог слышать ее крики, но он не останавливался, не мог остановиться. Вместо этого он продолжил, и вместе с действом к нему пришло славное ощущение освобождения, покуда разбивал ее злую, извращенную голову о цемент снова и снова, пока, наконец, ее крики не прекратились, и от ее мозга ничего не осталось, кроме каши, размазанной по бетону, и крови, собравшейся в лужицы. Затем он почувствовал головокружение, моргнул и открыл глаза.

Он был удивлен увидеть ее, стоящую там, в целости и невредимости, взирающую на него пристальным взглядом жалости и подозрения.

— Что не так с тобой? — спросила она его.

Когда он тотчас не ответил ей, взгляд стал выражать презрение. На миг, изображение было таким живым, таким реальным, что он, на самом деле, поверил, что сделал это. Его сердце быстро билось, и он сжимал зубы так сильно, что ему было больно. Ему пришлось сделать глубокий вдох, затем еще, и начать считать, медленно и про себя в голове… один… два… три… так, как его терапевт сказал ему «управлять своим гневом» …четыре… пять… шесть… чтобы избежать взрыва, освобождения дикого животного из клетки… семь… восемь… девять… она смотрела на него, как будто он был никем, как на дерьмо на ее туфлях, сука, грязная, маленькая… десять… одиннадцать… двенадцать… выражение ее лица изменилось, когда она медленно начала опасаться его. Он снова на мгновение закрыл глаза… тринадцать… четырнадцать… пятнадцать… он устал… он так сильно хотел прилечь. Мужчина чувствовал себя так, как всегда чувствовал, когда только что спасал одну из них.

— Я думаю, тебе стоит сейчас же уйти.

Он понял, что она была напугана. Хорошо, она и должна быть. Вероятно, он использует нож, когда дело до этого дойдет. Порежет ее немного. Превратит в месиво это личико, так чтобы ни один мужчина не захотел посмотреть на нее снова, покажет ей, как она выглядит в зеркале, прежде чем покончит с ней. Или, возможно, он просто сделает это быстро, покончит со всей этой гребаной хуйней, сожжет дом с ними со всеми.

— Пожалуйста, — сказала она твердо, — я хочу, чтобы ты ушел.

Нож, или может быть молоток, чтобы разбить им ее зубы, выбить их все. Если он привезет ее в тихое местечко, уединенное, где никто не сможет услышать их. Мужчина сохранит ее живой на часы, даже дни, тогда она пожалеет обо всем, что сделала с ним. Он заставит ее пожалеть, умолять его о прощении, но он не простит, он никогда не простит.

— Я сказала, что хочу, чтобы ты ушел.