Пусть он и знал наизусть каждое непристойное слово, Том Карни сел на поезд и читал, перечитывал статью, написанную им в соавторстве, всю дорогу до станции Джубили. Впервые Том вошел в редакцию газеты, будто был здесь своим. Когда он проходил мимо рядов столов, за которыми сидели репортеры-ветераны, он принял непринужденную походку, надеясь, что так и выглядел, будто разрушить карьеру будущего премьер-министра и занять в процессе первую полосу было привычном делом для начинающего репортера. Пара журналюг даже обеспокоились тем, чтобы пробормотать приветствие. Миленькая молодая девушка, с которой он однажды неудачно пофлиртовал, стоявшая у кулера с водой, даже улыбнулась ему.
― Шеф хочет тебя видеть, ― сказал подчиненный Терри, когда Том дошел до его стола, и выглядел так, будто завидовал тем поздравлениям, которые Том скоро получит.
― Осторожно, ― сказала Дженнифер, секретарь Дока, когда Том прибыл в огромный офис со стеклянными стенами, доминирующий над обширным отделом новостей, ― он не светится от счастья.
Она произнесла это так, будто только что изобрела вызывающую тошноту фразу, которую на данный момент, казалось, использовал каждый.
― Ну, ― сказал Том, ― я ничего не сделал.
Его мечты, однако, прожили недолго, жестоко обрубленные на корню знакомым громовым голосом, который сильнее обычного сочился злобой.
― Карни, немедленно войди!
Том недоверчиво вошел в офис.
― Шеф? ― спросил он неуверенно.
― Ты кретин! ― закричал Док и тотчас же бросил сложенную копию утреннего издания в Тома, который поднырнул, когда та пролетела, не причинив вреда, над его головой и сквозь открытые двери позади него. ― Ты абсолютный конченый кретин!
Глава 5
Констебль Йен Брэдшоу снова смотрел в потолок. Он последнее время проводил много времени, пялясь в потолок во время длительных бессонных ночей его реабилитационного периода. Бывали и такие часы апатичного ступора, когда депрессия оставляла так мало энергии, что мужчина даже не мог протянуть руку, чтобы переключить пультом канал. Тогда он оставлял бессмысленную дневную болтовню, отупляющие игровые шоу и подслащенные детские программы. Каждый обед в квартире Брэдшоу «мистер Бенн» ходил по своим делам «побега из реального мира» при помощи волшебной швейной коробочки, прежде чем вернется на Фестив-роад пятьдесят два как всегда с сувениром в кармане. Брэдшоу будет лежать на диване и смотреть на него, раздумывая, как смог аналогичным образом сбежать из реальности и умудриться с треском загубить свою жизнь к тридцати годам.
Это была долгая медленная дорога к восстановлению, по которой он шел крошечными детскими шагами, отмечая небольшие победы; способность самому себе приготовить завтрак в виде двух кусочков тоста с парой жареных яиц сверху должна считаться важным рубежом. Когда Брэдшоу наконец вернулся к работе, через месяцы после «инцидента», как привык называть это его психотерапевт, заметил перемену в отношении к нему своих коллег. Это проявлялось не в том, что ему говорили, ведь они в эти дни вообще мало разговаривали. Все было более неуловимо: выражение их глаз или то, как они довольно сильно старались держаться от него на расстоянии, когда он был в комнате, будто его невезение или некомпетентность может перекинуться на них, если подойдут ближе. Он был отработанным материалом. Именно таким они его видели, и он должен был признать, после того, как раздумывал над своей участью в течение многих и многих часов ступоров-в-потолок, когда борьба с бессонницей не приносила результата, что они были, в общем-то, правы и справедливо воспринимали его таковым. Он
И посмотрите на него сейчас, все еще томится в звании констебля. Привыкший к быстрым достижениям, Йен Брэдшоу оказался полностью не готовым справиться с ошеломляющим крахом его полицейской карьеры. Ни академические, ни спортивные заслуги не имели значения, если случилось, что ты не годишься для этого. Все всегда говорили ему, что когда он вырастет, сможет стать кем хочет, но только дело дошло до этого, он даже не смог стать тем единственным, кем хотел быть ― офицером полиции, или, по крайней мере, быть компетентным в своем деле.