Безымянное семейство: [Роман]

В это мгновение в ночной тишине раздался звучный голос, затянувший старинную народную песню, ставшую, как отметил Ревельо, поистине национальным гимном, хотя следует добавить — скорее благодаря своей мелодии, чем словам. В певце, который был не кто иной, как хозяин плота, очень легко было по акценту и своеобразной манере произносить гласную «о» угадать канадца французского происхождения.

Он пел:

Сы свадьбы вызвращаясь,
Устал я, просты жуть,
У светла ручеечка
Хотелысь мне уснуть!

Жан тотчас узнал певца по голосу, так как подошел к Пьеру Арше, когда «Шамплен» стал табанить веслами, чтобы не столкнуться с «клетью».

— Причаливай! — сказал он Пьеру.

— Причаливать? — переспросил тот.

— Да! Это Луи Лакас.

— Ведь нас будет сносить вместе с ним!

— На пять минут, не больше, — ответил Жан. — Мне нужно сказать ему всего пару слов.

В одно мгновение Пьер Арше, сделав взмах шестом, причалил к плоту сбоку, и «Шамплен» был привязан к нему канатом.

Заметив этот маневр, человек на плоту перестал петь и крикнул:

— Эй, на баркасе, поберегись!

— Никакой опасности нет, Луи Лакас! — ответил Пьер Арше. — Это «Шамплен».

Жан одним прыжком вскочил на плот и оказался возле хозяина, который, узнав его при свете бортового фонаря, сказал:

— Всегда к вашим услугам, месье Жан.

— Благодарю, Лакас.

— Я как раз собирался пересечься с вами в пути, даже хотел попытать счастья встретить «Шамплен», бросив якорь во время отлива. Но раз уж вы здесь...

— Всё на плоту? — спросил Робер.

— Все тут, все скрыто под стволами и между бревными! Припрятано как следует, можете мне поверить! — добавил Луи Лакас, доставая огниво, чтобы разжечь трубку.

— Досмотрщики были?

— Да, в Вершере. Эти ищейки шарили повсюду целых полчаса. И ничего не заметили. Тут все закрыто прямо как в сундыке.

Лакас Луи произнес на свой манер слова «в сундыке» и «бревными», — такое произношение все еще встречается в некоторых провинциях Франции.

— Сколько? — спросил Жан.

— Двести винтовок.

— А сабель?

— Двести пятьдесят.

— Откуда они?

— Из Вермонта. Наши друзья американцы здорово потрудились, и стоило это нам недорого. Только у них были сложности с доставкой груза до форта Онтарио, где мы его и загрузили. Теперь-то все в порядке.

— А как с припасами?

— Три бочки пороха и несколько тысяч пуль. Если каждая прикончит красномундирника, в Канаде их не останется ни одного. Так что «пожиратели лягушек», как нас называют англосаксонцы, слопают их самих!

— А теперь скажи, — спросил Жан, — тебе известно, для каких приходов предназначены эти боеприпасы и оружие?

— Разумеется, — ответил хозяин плота. — И ничего не бойтесь! Никакой опасности, что нас накроют, нет. Ночью, во время самого большого отлива я брошу якорь, а с берега подплывут лодки и прихватят каждая свою долю. Только я не буду спускаться ниже Квебека. Там я должен перегрузить всю древесину на борг «Моравиана», отбывающего в Гамбург.

— Хорошо, — ответил Жан. — Ты сдашь все ружья до единого и весь порох до последней бочки до Квебека.

— Вот так дело пойдет!

— Скажи мне, Луи Лакас, а ты уверен в людях, что плывут с тобой?

— Как в себе самом! Они все — истинные Жан-Батисты[144], и когда дело дойдет до вооруженной схватки, вряд ли останутся взади.

Луи Лакас говорил «взади» вместо «позади», вероятно, потому что говорят «впереди», а не «попереди».

Тут Жан протянул ему несколько пиастров, которые славный сплавщик, не считая, опустил в карман своей просторной робы.

Затем последовало крепкое рукопожатие, и Жан снова очутился на борту «Шамплена», который пошел в сторону левого берега. А плот продолжил свой путь вниз по реке, и было слышно, как Луи Лакас опять запел своим зычным голосом:

У светла ручеечка
Хотелысь отдыхнуть!

Час спустя начался прилив, к тому же поднялся ветер. «Шамплен» поплыл между многочисленными островками, образующими границу озера Петра, и, обогнув одно за другим побережья графств Жюльет и Ришелье, расположенных друг против друга, стал делать остановки в прибрежных деревнях графства Монкальм и графства Вершер, женщины которого в конце XVII столетия так отличились храбростью при защите форта, когда его атаковали дикари.

Во время стоянок Жан посетил предводителей сторонников реформ и смог лично ознакомиться с умонастроениями жителей. С ним неоднократно заговаривали о Жане Безымянном, за голову которого было назначено вознаграждение. Где он сейчас? Появится ли, когда начнется битва? Патриоты рассчитывали на него. Несмотря на постановление генерал-губернатора, он может не опасаться появиться в графстве хоть на час, хоть на день — здесь перед ним будут открыты все двери!

Жан был глубоко тронут таким проявлением преданности, граничащей с самопожертвованием. Да! Канадское население ожидало его как Мессию[145]. Но Жан ограничивался ответом:

— Я не знаю, где скрывается Жан Безымянный, однако, когда придет время, он будет там, где ему следует быть!