Безымянное семейство: [Роман]

По обе стороны от новобрачных заняли места отец и дочь де Водрели, Жан и его товарищи с «Шамплена». Напротив, между Томом и Катериной Арше, восседал мэтр Ник с главными воинами своего племени, которым было любопытно, как будет вести себя их новый вождь. Вне всякого сомнения, Никола Сагамор обещал продемонстрировать аппетит, достойный своей родословной. Само собой разумеется, что ради такого исключительного случая, вопреки традиции, к взрослому столу были допущены дети, рассаженные между родными и близкими, а вокруг сновала целая команда негров, специально нанятых для услуг.

В пять часов началась первая атака. В шесть в осаде был сделан перерыв — не с тем, чтобы подобрать мертвых и раненых, но чтобы дать живым время перевести дух. Тут-то и зазвучали тосты за молодых и здравицы в честь семейства Арше.

Затем настал черед веселых свадебных песен, ибо, следуя старинному обычаю, на всех сборищах, как за обедом, так и за ужином, дамы и господа имеют обыкновение петь, особенно старинные французские песни.

Наконец, Лионель прочел прелестную эпиталаму[179], специально сочиненную к данному случаю.

— Браво, Лионель, браво! — воскликнул мэтр Ник, утопивший в стакане тяготы своего будущего самовластия.

В глубине души добряк гордился успехами своего юного поэта и даже предложил выпить за здоровье «галантного лауреата „Дружественной лиры“.

В ответ на это предложение раздался дружный звон бокалов, поднятых в честь счастливого и смущенного Лионеля. Юноша вдруг решил, что самым лучшим ответом на это будет его тост:

— За Никола Сагамора! За последнюю ветвь благородного древа, на которую Провидению было угодно возложить судьбу гуронского народа!

Раздались аплодисменты. Махоганы вскочили из-за стола, потрясая своими томагавками с таким неистовством, будто готовились броситься на ирокезов, мунго или какое-нибудь другое вражеское племя Дальнего Запада. Мэтр Ник со своей доброй, благодушной физиономией казался слишком тихим для таких воинственных бойцов. Право, лучше бы этот взбалмошный Лионель помолчал.

Когда страсти улеглись, все с удвоенным пылом принялись за следующую атаку.

За столом царил такой шум, что Жану, Кларе де Водрель и ее отцу было очень удобно разговаривать вполголоса. Сегодня вечером они должны были расстаться. Де Водрели собирались покинуть своих гостеприимных хозяев лишь завтра, но Жан решил отправиться в путь с наступлением ночи, чтобы найти более надежное убежище за пределами фермы «Шипоган».

— И все же, — заметил ему де Водрель, — с какой стати полиции искать Жана Безымянного среди членов семейства Тома Арше?

— Как знать, не напали ли уже ее агенты на мой след, — ответил Жан, словно предчувствуя неладное. — А если это вдруг случится, то фермер и его сыновья узнают, кто я...

— И станут на вашу защиту, — живо возразила Клара, — они готовы погибнуть за вас!

— Знаю, — сказал Жан, — но в таком случае хороша будет моя благодарность за гостеприимство, которое они мне оказали! Я оставлю после себя разорение и горе. Том Арше и его дети будут вынуждены бежать, если примутся защищать меня!.. А полиция не знает пощады. Потому-то я и спешу покинуть ферму.

— Почему бы вам не вернуться тайно на виллу «Монкальм», — сказал тогда де Водрель. — Разве это не мой долг — взять на себя риск, от которого вы хотите избавить Тома Арше? В моем доме тайна вашего убежища будет надежно сохранена.

— Это предложение, господин де Водрель, — ответил Жан, — ваша дочь мне уже делала от вашего имени, но я вынужден был отказаться.

— И все же, — продолжал настаивать де Водрель, — это было бы весьма полезно для дела. Вы могли бы ежедневно связываться с членами комитета. В час восстания Фарран, Клерк, Винсент Годж и я — мы будем готовы последовать за вами. Разве не очевидно, что первое выступление состоится в графстве Монреаль?

— Вполне очевидно, — ответил Жан, — или, по крайней мере, в одном из соседних графств, в зависимости от тех позиций, которые будут заняты королевскими войсками.

— Так почему бы, — сказала Клара, — вам не согласиться на предложение отца? Или вы собираетесь еще раз обойти приходы округа? Разве вы не закончили вашей пропагандистской кампании?

— Она закончена, — ответил Жан, — мне осталось только подать сигнал...

— Чего же вы ждете? — спросил де Водрель.