Безымянное семейство

«Сила, — повторял он, — подавляет, но не пресекает. В Англии что-то начинают забывать, что Канада соседствует с Соединенными Штатами, завоевавшими, в конце концов, себе независимость! Как я вижу, министерство в Лондоне жаждет воинствующей политики, а потому по совету комиссаров палата лордов[53] и палата общин[54] приняли большинством голосом решение о привлечении к суду депутатов оппозиции, о бесконтрольном использовании общественных средств, изменении конституции таким образом, чтобы удвоить в уездах число избирателей английского происхождения! Однако это отнюдь не свидетельствует об их мудрости. Как с той, так и с другой стороны может пролиться кровь!»

Действительно, этого приходилось опасаться. Последние меры, принятые английским парламентом, вызвали недовольство масс, достаточно было ничтожного повода, чтобы спровоцировать взрыв. От слов скоро могли перейти к делу. И в Монреале и в Квебеке вспыхивали стычки между реформистами и сторонниками англосаксонского правления — в особенности бывшими членами конституционистских союзов. Полиции стало известно, что в округах, графствах и приходах был брошен клич «К оружию!». Дело даже дошло до того, что кое-где вешали на виселице чучело генерал-губернатора. Надо было немедленно принимать меры.

— А Водрель не появлялся в Монреале? — спросил лорд Госфорд.

— Похоже, он не покидал своего дома в Монкальме, — ответил Джильберт Аргал. — Но его друзья Фарран, Клерк, Винсент Годж постоянно посещают его и поддерживают ежедневно связь с депутатами-либералами, в частности с адвокатом Грамоном из Квебека.

— Если вспыхнет мятеж, — сказал сэр Джон Кольборн, — то не останется никакого сомнения в том, что готовился он ими.

— А потому, приказав арестовать их, — добавил полковник Гор, — ваша милость, возможно, задушит заговор в зародыше?..

— Или, напротив, заставит его вылупиться раньше времени! — ответил генерал-губернатор. Затем, обернувшись к полицеймейстеру, спросил:

— Если не ошибаюсь, имена де Водреля и его друзей уже фигурировали во время восстаний тысяча восемьсот тридцать второго и тысяча восемьсот тридцать пятого годов?

— Так точно, — ответил сэр Джильберт Аргал, — по крайней мере, их участие было вполне вероятным, но прямых доказательств не хватило, и их невозможно было подвергнуть судебному преследованию, как во время заговора тысяча восемьсот двадцать пятого года.

— Именно доказательства нам и важно добыть любой ценой, — заметил сэр Джон Кольборн, — и для того, чтобы раз и навсегда покончить с происками реформистов, надо позволить им зайти достаточно далеко. Нет ничего ужаснее гражданской войны, кому как не мне это знать! Но если дело дойдет до войны, ее надо вести беспощадно, так чтобы борьба закончилась в пользу Англии!

Выражаться подобным образом было в манере главнокомандующего британскими силами в Канаде. Тем не менее, хотя Джон Кольборн был призван подавлять восстания с крайней жестокостью, участие в тайных слежках, являющихся уделом полиции, претило его военной натуре. А потому забота неусыпно следить на протяжении нескольких месяцев за действиями франко-канадской стороны выпала исключительно на долю агентов Джильберта Аргала. В городах и церковных приходах, расположенных в долине реки Св. Лаврентия, особенно в графствах Вершер, Шамбли, Лапрери, Акадия, Тербон, Де-Монтань неустанно рыскали многочисленные тайные агенты полицеймейстера. В Монреале, за отсутствием конституционистских союзов, о роспуске которых сокрушался полковник Гор, целью уничтожения мятежников, во что бы то ни стало, задался «Дорический клуб»; его члены слыли ярыми лоялистами. Поэтому опасения лорда Госфорда, что в любой момент, средь бела дня или ночи, может произойти взрыв, были не напрасны.

Понятно, что независимо от личных пристрастий генерал-губернатора люди из ближайшего окружения толкали его на поддержку бюрократов — так называли сторонников власти Британской Короны — в борьбе против тех, кто ратовал за национальное освобождение. Сэр Джон Кольборн отнюдь не придерживался политики полумер, что он и доказал позднее, когда занял место лорда Госфорда в правительстве колонии. Что же до полковника Гора, старого вояки, имевшего награду за Ватерлоо[55], то, по его мнению, действовать следовало исключительно военными методами и без проволочек.

Седьмого мая того же года в небольшом селении графства Ришелье[56] — Сент-Урсе[57] состоялось собрание лидеров реформистов[58]. На нем были приняты резолюции, которые стали политической программой франко-канадской оппозиции.

Среди прочих стоит упомянуть следующую: «Канада, как и Ирландия, должна сплотиться вокруг деятеля, пылающего ненавистью к угнетателям и любовью к своему Отечеству, — человека, которого ничто — ни посулы, ни угрозы — не смогут поколебать в его решимости».

Таким человеком был депутат Папино, которого народная молва превратила в нового О'Коннела[59].