Безымянные пули

– Я отправился туда с ним. Он был сицилийцем. Вы знаете, что такое мафия? Там он нашел себе нишу, а раз мы с ним были такими же корешами, как два пальца на одной руке, я тоже имел свою долю.

От разговоров у меня высохло горло. Чего там возится большой босс? Почему тянет со звонком? Наверняка три четверти часа уже прошли.

– Короче, вы работаете с...

– Да, – говорю, – с сегодняшнего утра. Я слышу тоненькое дребезжание телефонного звонка. Бог ты мой, самое время... Вердюрье встает.

– Извините, – ворчит он и идет в соседнюю комнату, которая, видимо, служит ему кабинетом.

Он закрывает дверь, но у меня слух, как радар. Сосредоточившись, я могу услышать, как муха вытирает лапки о бархат.

Он бросает сухое, как он сам, «да», но тут же произносит смягчившимся тоном:

– А! Точно...

Он несколько раз повторяет:

– Да... Да... Да... Я звонил насчет девчонки, – говорит он. – Она пришла в себя... Я хотел узнать, мне самому допрашивать ее или подождать вас... Хорошо. Ладно...

И кладет трубку.

Я вижу, что он возвращается со спокойным лицом.

– Это был босс, – шепчет он. Я изображаю на лице удивление.

– О'кей... Он вас просветил насчет меня? Он утвердительно кивает.

– Прекрасно, – роняю я и почти невинно спрашиваю: – Ну что, займемся девкой?

– Да, следуйте за мной.

Кажется, он успокоился. Его поведение изменилось. Оно не стало доброжелательным, но по крайней мере сделалось вежливым.

Он ведет меня по лабиринту комнат до тесной спальни, расположенной в глубине коридора. Чтобы войти в нее, он достает из кармана ключ, потому что дверь заперта.

Мы заходим. В комнатушке стоит только железная кровать, а на ней я вижу свою версальскую красавицу.

С прошлой ночи она сильно изменилась. Лицо бескровное, кожа восковая, нос заострился, глаза полузакрыты...

Под длинными ресницами я различаю слабый и лихорадочный, но осознанный взгляд.

Заметив меня, она открывает глаза шире. Ее губы шевелятся.

Я прикладываю к губам палец.

Бедняжка Клод не знает, что с ней произошло после операции. Она не может знать, что эти бандиты ее похитили. Если она в состоянии говорить, то назовет меня по имени. Это будет полный финиш.

Вердюрье наклоняется к ней.

– Вам лучше? – спрашивает он. Она утвердительно опускает веки.

– Ну, девочка, у вас все будет хорошо, – продолжает он. Я понял его тактику. Чтобы завоевать доверие девушки, он делает вид, что она находится в клинике, и играет роль главврача, как настоящий артист.

– Вы можете говорить? – спрашивает тощий, Она делает усилие и выдыхает:

– Да.

– Прекрасно, прекрасно, – бормочет Вердюрье. – Вы сможете ответить на вопросы, которые вам задаст этот полицейский?

Я вздрагиваю, но, когда понимаю, что он называет меня так, думая, что обманывает малышку, мне очень хочется расхохотаться, несмотря на серьезность момента.

Подхожу к кровати.

– Я комиссар полиции, – говорю я, подмигнув ей, – Мне хочется узнать у вас очень многое. Например, вы знаете, кто в вас стрелял?

Она показывает, что нет.

Кажется, Вердюрье этот вопрос не понравился. Он решительно отодвигает меня.

– Вы знаете мужчину, который был с вами в квартире? Она смотрит на него, потом медленно переводит взгляд на меня. В ее глазах появляется удивление.

– Комиссар... – шепчет она.

– Да, комиссар Сан-Антонио, – говорит тощий, – мы знаем. Вы ему рассказали о бюсте, да?

Она не отвечает. Этот вопрос в моем присутствии должен ей казаться необъяснимым.

– Отвечайте! – сухо приказывает Вердюрье. Она шепчет:

– Да.

Он раздраженно щелкает пальцами.

– Это все, что вы ему сообщили?

– Да.

– Вы сказали ему о бюсте что-либо еще? Она качает головой:

– Нет.

– Однако комиссар заявил, что у него есть сенсационная информация. Сенсационная! Слышите? Кажется, она находится на грани обморока.

– Ничего не сказала, – бормочет она. И теряет сознание.

– Она еще слаба, – говорю я. – Вернемся попозже...

– Нет смысла, – заявляет Вердюрье. – Она ничего не сказала по той простой причине, что ничего больше не знает. Она наверняка не придала значения той детали... Теперь от девчонки надо избавиться.

Если есть парень, чувствующий себя как рыба в воде, так это Сан-Антонио.

Теперь я знаю, почему Клод похитили из больницы: они хотели узнать, что она мне рассказала, прежде чем прикончить ее. Их не особо беспокоит то, что она мне сообщила; гораздо больше они озабочены какой-то деталью, относящейся к бюсту, о которой Клод могла упомянуть в разговоре со мной, – деталью, которая должна быть чертовски важной. Но надо думать, что девушка не поняла важности этой самой детали, что удивительно.

Чернота по-прежнему льется на это дело не хуже водопада во время наводнения.

Мы выходим из комнаты.

– Вот что мы сделаем, – говорит мне Вердюрье. – Добьем девку и сунем ее в большую плетеную корзину. Я помогу вам вынести ее из дома, а вы увезете...

Я не горю восторгом и не рвусь приступать к осуществлению этой программы. Вам не нужно объяснять почему, верно?

Я хмурю брови и принимаю вид Грозы Чикаго.

– Мне не очень нравится таскать на себе жмуриков в корзинах. Лучше вынесем киску на руках, как будто она упала в обморок, и в таком виде уложим в тачку...