Беззаботные годы

Она услышала, как он отпер входную дверь, закрыл ее, и в квартире стало тихо. День она провела ужасно: ходила покупать еду, лекарство и судно, потом уговаривала мать воспользоваться им, потом понесла опорожнять, мыть и наконец принесла обратно в персиковую спальню, накрыв персиковым полотенцем. Какая-то добрая душа в рыбной лавке на Эрл-Корт-роуд (пришлось пройти пешком несколько миль, чтобы разыскать место, где торгуют рыбой) объяснила ей, как готовить филе камбалы.

– Для больной? Так вы положите его между двумя тарелками, милочка, и поставьте их поверх кастрюли с горячей водой.

Замечательно, вот только она не спросила, сколько надо готовить рыбу, и обожгла пальцы верхней тарелкой, когда заглянула под нее, проверяя, готово филе или нет. Вскоре вся квартира провоняла рыбой, а мать не выразила ни малейшего желания пробовать ее.

– Ты же знаешь, как я отношусь к рыбе, Зоуи, – сказала она. – Ничего, обойдусь хлебом и молоком. И виноградом, – крикнула она вслед Зоуи, уносившей из комнаты поднос. – Ты виноград купила?

– Ты же не сказала мне, что хочешь его. Я спрашивала, хочешь ты чего-нибудь или нет, и ты ничего не ответила. Попозже схожу.

– Не хочу тебя утруждать.

И все-таки утруждаешь, думала Зоуи, отскребая рыбу от тарелки и отправляя ее в мусорное ведро. Возня с судном начисто лишила ее аппетита. Она сходила за виноградом и банкой черепахового супа матери на ужин. Вечером в разговоре с Рупертом она излила ему душу: плакалась, как все ужасно и как она соскучилась по нему. Он был очень мил, сказал, что из нее наверняка получилась чудесная сиделка, но тут уж ничего не поделаешь, и пообещал позвонить завтра.

А потом события начали развиваться стремительно. Утром, когда пришел доктор Шерлок, она сварила кофе (только его она и умела хорошо готовить) и по окончании осмотра больной предложила ему чашечку. Он согласился. Дела у ее матери идут превосходно, сообщил он, вскоре она уже сможет вставать на час или два, но обязательно должна спать днем и засыпать пораньше вечером.

– А чем занимаетесь вы после того, как уложите матушку спать?

Зоуи пожала плечами.

– Ничем. Все мои друзья разъехались, ходить в кино одной не хочется. – Она попыталась связаться с одной-двумя давними школьными подругами, но безуспешно. Она перевела взгляд на чашку у себя в руках, потом с очаровательной легкой улыбкой посмотрела на врача. – Но в целом мне не на что жаловаться.

– Как я успел убедиться, это обстоятельство мало кого останавливает. Впрочем, пожаловаться я и сам не прочь. Моя жена увезла детей в Ханстен – якобы на две недели, а теперь прошло уже три, и нет никаких признаков их скорого возвращения.

– Ах вы, бедняжка! – Она потянулась за кофейником.

– Благодарю, кофе был восхитителен, но до обеда мне надо нанести еще несколько визитов, – он поднялся. И вправду он был на удивление рослым. Тем же днем Зоуи съездила к себе домой за нарядами.

К концу недели ее мать вставала каждый день, начала самостоятельно мыться и пользоваться туалетом. В пятницу врач спросил Зоуи, не согласится ли она поужинать вместе с ним. «Если, конечно, у вас нет более заманчивых планов». Никаких планов у нее не было.

По безмолвному соглашению ставить ее мать в известность они не стали. Зоуи сообщила ей, что идет в кино, врач вообще промолчал. Он повел ее в ресторан, и там, за пате-трактир и шабли, они обменялись уклончивыми, интригующими и зачастую вводящими в заблуждение сведениями о себе, которые прокладывали путь к физическому влечению. Давно она замужем? Почти четыре года. Значит, она вышла замуж очень юной. В девятнадцать. Совсем ребенок. А дети? Увы, их у нее нет. Ее муж прежде был женат; дети, о которых она упоминала, от его первой жены. Она слишком молода для роли мачехи. Да, порой это нелегко. На ней было платье с американской проймой, в котором каждое полуотрицательное пожатие плеч – в ответ на реплику о юности и о последующих трудностях, – выглядело особенно притягательно. Ей хотелось играть на сцене, по своей воле сообщила она, но брак положил этому конец. Он без труда мог понять, почему ей хотелось на сцену. К тому времени они перешли к филе палтуса «Вероник», и Зоуи задала собеседнику вопрос о нем самом. Рассказывать почти нечего: он семейный врач с довольно солидной практикой и домом на Редклифф-Сквер, уже двенадцать лет женат, отец двоих детей. Его жена недолюбливает Лондон, поэтому на деньги, доставшиеся ей от отца, они купили коттедж в Норфолке, с которым ей трудно расстаться. А сам он не поклонник жизни за городом и предпочитает столицу. О, да, она тоже! Это сходство, за которое они выпили, глядя друг на друга, быстро приобрело приятную значимость.

– Это же удивительно, – старательно изображая легкий тон, сказал он, – что мы настолько похожи!

Они уже пили кофе, когда подошел официант с известием, что ему звонят. Вернувшись, он рассыпался в извинениях и сообщил, что ему пора: вызывают к пациенту. Нет-нет, допивайте кофе. Он спросил счет.

– Какая жалость, – сказал он, – а я надеялся пригласить вас куда-нибудь потанцевать.