Беззаботные годы

Чай она пила в своем новом рединготе, разогрелась, разрумянилась от жары и капнула медом на рукав. Поднялась суматоха, потому что няня всегда приводила бедняжку Лидию в порядок так, будто наказывала. Луиза сбежала из детской сразу после чая, сделав вид, что ей надо учить уроки. Беда с шестилетками в том, что общаться с ними на самом деле скучно, и Луиза, хоть и любила Лидию, с нетерпением ждала, когда она хоть немного подрастет и поумнеет. «Но может случиться и так, что меня она никогда не догонит: я всегда буду прочитывать книги первой, а к тому времени, когда ей разрешат сходить вниз к ужину или самой решать, когда лечь спать, я уже к этому привыкну, и оба события утратят для меня всякую новизну». И только когда они обе вырастут, все это будет уже неважно, потому что все взрослые примерно одинаковы, сколько бы лет им ни было.

Она забрела в холл, где в почтовом ящике торчал Evening Standard, и унесла его с собой на свой насест над пристроенной к столовой клетке лифта – очень удобный наблюдательный пункт, благодаря которому можно было завладеть мамой в ту же минуту, едва она вернется домой, и увести вне досягаемости Лидии, если та явится на поиски. Газеты обычно оказывались нудными, за исключением театральных рецензий и страницы какой-то Корисанды, которая, похоже, только и делала, что бывала на шикарных приемах и описывала чужие наряды так восхищенно, что дух захватывало. Луиза поискала снимки Джона Гилгуда для своей коллекции, но не нашла ни единого. В доме было ужасно тихо, только стоячие часы тикали в столовой. Отпирать книжный шкаф в гостиной, чтобы почитать какой-нибудь из романов, про которые мама говорила, что для них она еще мала, было бессмысленно, ведь мама могла вернуться с минуты на минуту. А в остальном ей в голову приходило только то, чем заниматься не хотелось: нарисовать карту Британских островов к следующему уроку, попытаться продать Эдне банку крема для лица, пока он не стал слишком жидким, еще немного понаблюдать за своим сомиком (замечание Лидии слегка отравило радость обладания им), перечитать «Черного Красавчика» и хорошенько всплакнуть или же заняться подарком для мамы к Рождеству – вышиванием на игольнике мелким крестиком скучного рисунка, который ей опротивел. Это ее жизнь, а она тратит ее впустую, минуты утекают одна за другой, а она только и делает, что дышит и стареет. А вдруг за всю жизнь с ней вообще больше ничего не произойдет? И она так и состарится здесь, на клетке лифта? Одежду размером побольше ей принесут, сэндвичи тоже, а как она будет ходить в уборную? Живут же люди на столбах, так делали всякие там немытые святые. А ей нельзя, ей надо кормить Фреди и рыбку, правда, если она сможет устраивать себе каникулы, а питомцев поручить Эмили или Филлис, то и она сможет стать столпником. Всякий будет только рад покормить птичек и рыбку, которые принадлежат святому. Плохо то, что святым не очень-то легко живется, разве что потом, после смерти, их всем ставят в пример. Сотворить чудо было бы замечательно, а вот быть мучеником – нет. А вдруг не обязательно становиться мучеником, чтобы быть святым?

Послышался шум подъехавшего такси.

– Только бы это была она. Господи, пожалуйста, только бы она.

Бог смилостивился. Она. Луиза соскочила с клетки лифта как раз в тот момент, когда мама открыла дверь. Она несла три огромные коробки, судя по виду с платьями. Луиза кинулась к маме обниматься и выбила одну из коробок из ее рук.

– Дорогая, какая же ты неловкая!

Луиза вспыхнула.

– Знаю, – беззаботным тоном отозвалась она. – Такой уж я, наверное, уродилась.

– Все потому, что ты не смотришь, что делаешь.

Эта реплика показалась Луизе начисто лишенной смысла (как можно смотреть, что делаешь? Либо делаешь что-то, либо смотришь), пока она неуклюже и молча тащила коробки наверх.

Снимая перчатки, Вилли остановилась в холле у столика, где обычно оставляли записки.

– Мадам, звонила миссис Касл. Никакого сообщения не оставила.

– Луиза, не распаковывай коробки без меня! Луиза!

– Ага… то есть хорошо, не буду.

Вилли направилась в темный маленький кабинет, где обычно занималась оплатой домашних счетов и где стоял телефонный аппарат. Ее сестра ничего не просила передать, когда звонила, обычно потому, что ее сообщения были слишком гнетущими и запутанными, чтобы выразить их кратко. Вилли назвала телефонистке номер и, пока ждала, когда Джессика подойдет к телефону, с мрачным предчувствием, из-за которого упрекала себя в эгоизме, гадала, в чем дело на этот раз. А времени, чтобы переодеться, остается уже совсем немного, да еще надо выложить вещи для Эдварда…

– Джессика, алло! Мне передали, что ты звонила. В чем дело?

– Сейчас сказать не могу. Но, может, пообедаем завтра вместе?

– Дорогая, завтра пятница. У нас обедает мисс Миллимент, у Луизы последний день учебного семестра, Тедди возвращается из школы… Конечно, ты можешь прийти к нам на обед, но…

– Но поговорить нам не удастся. Все ясно. А если я приду пораньше… как думаешь?

– Да. Так и сделаем. Как я понимаю, все плохо?