«Настена провожала мужа, плакала, получала письма с фронта и ждала, ждала, ждала... Она работала, не покладая рук. Горе и накипевшую злость оставляла она в поле или вязанке дров, а в мыслях одно: «Лишь бы вернулся Андрей...» «Этим она и жила, пока тянулась война, этим и дышала в то страшное время, когда никто не знает, что будет завтра». Она ждала его какой бы он ни пришел: хромой, глухой, искалеченный, но лишь бы пришел. И Настена вспоминает часы, дни, минуты счастья. Возвращение Андрея она воспринимает не иначе как исполнение самого заветного желания. Ради его исполнения она готова на все: идти к нему в пургу, в мороз, по хрупкому льду, не есть самой, а отнести Андрею, даже встать против воли свекра и свекрови, а главное — молчать...
«У Настены нет другого пути. Отказаться, не принять Андрея — это значит перечеркнуть самое себя. Самое главное, что ее толкает в лес, — это любовь к мужу, светлая, безграничная, щедрая. «Если ты над собой что доспеешь, я тоже решусь, так и знай», — в отчаянии говорит Настена Андрею, и видя, как он самоистязается. «Давай вместе. Раз ты там виноват, то и я с тобой виноватая. Вместе будем отвечать. Если бы не я — этого, может, и не случилось бы... Я с тобой была — неужели ты не видел? Где ты, там и я», — убеждает Настена Андрея. Как Достоевский в романе, так и Распутин в повести показывает подвиг женского самопожертвования, женской самоотверженности».
«Настена не может бросить Андрея одного в беде, она понимает, что «не вынести Андрею этой вины, ясно, что не вынести, не зажить, не заживить никакими днями». Так как же теперь от него отказаться? Настена говорит Андрею: «Надо быть вместе, когда плохо — вот для чего люди сходятся». По-моему, эти слова могла бы сказать Соня Раскольникову».
«Потом Настена пытается вернуть Андрея к нормальной жизни, уговаривает его повиниться. «А я за тобой куда хочешь пойду, на любую каторгу». Снова вспоминаешь разговор Сони и Раскольникова. Вообще Настена во многом походила на Соню Мармеладову: то же стремление к справедливости, та же доброта и самопожертвование ради других».
Конечно, мы сказали и о том, что разъединяет Соню с ее Евангелием и ее кротостью и Настену, столь различных по взглядам на мир и по ощущению своего места в мире. И вместе с тем — о тех непреходящих нравственных ценностях, которые поэтизировал Достоевский в Соне Мармеладовой и которые так близки и дороги нам. Читаю на уроке авторский комментарий Валентина Распутина к образу Настены: «Ее прототип — представление о русской женщине, какой она была и какую хочется знать не только по воспоминаниям, — женщине доброй, преданной, самоотверженной и готовой к самопожертвованию. О женщине, которая по своему пониманию жизни не сможет сказать: ты виноват, а я нет — в которой это сознание вины за другого, как своей собственной, существует постоянно».
Почему же покончила Настена жизнь самоубийством?
«За это, словно чужое, украденное счастье (да счастье ли) ей приходилось расплачиваться на этом берегу Ангары. Тяжелая это была плата. Война все ближе и ближе подходила к концу. Вернулся в Атамановку первый фронтовик, Максим Волгожин. За все томительные годы войны это был первый настоящий праздник. В Атамановке все понимали: война заканчивается. Эта общая радость собрала всю деревню в доме Волгожиных. Пришла сюда и Настена. Но теперь она чувствовала себя здесь чужой. «Она не могла ни говорить, ни плакать, ни петь вместе со всеми — как никогда раньше. Настена поняла здесь, что ничего этого нельзя: не имеет права». Настена чужая на этом горьком празднике, где радость пополам со слезами. Она, как никогда ясно вдруг поняла: здесь она посторонняя».
«Кончилась война. Наверное, трудно представить безграничную радость тех, кто дожил до этого дня. В деревне волнение, несмолкаемые крики, а вот Настена чуждается людей и уходит к себе и сидит в забытье. «Что-то удерживало, наговаривало, что это не ее день, не ее победа, что она к победе никакого отношения не имеет».
И вновь вспомнили Достоевского: ведь самое страшное для Настены в том, что она, воспользуемся словами из «Преступления и наказания», точно ножницами отрезала себя от всех и всего. А что может быть страшнее?
«Остался один страх и стыд. «Стыдно, почему так истошно стыдно и перед Андреем, и перед людьми, и перед собой? Где набрала она вины для такого стыда?»
И опять обратились к «Преступлению и наказанию»: «Ну как же, как же без человека-то прожить?».
«В конце повести Настена лишает себя жизни. Что это? Страх разоблачения или понимание своей неоплатной вины перед людьми? По-моему, второе. Она смогла стать сильнее Андрея и сама наказать себя, хотя разве она не была наказана всеми мучениями, выпавшими на ее долю?»