Безжалостное обольщение

Весь день Женевьева пролежала на широкой кровати свернувшись клубочком, безразличная к появлениям Сайласа, безразличная даже к черепашьему супу. Звуков корабельной жизни она просто не слышала, обнаружив, что сознание может творить собственный мир, свою вселенную, в которой не ощущается телесная оболочка, — маленькое государство, защищенное от вторжения зла извне. Женевьева научилась противостоять унижению и боли; она постарается остаться в этом своем бестелесном пространстве до тех пор, пока позорные воспоминания не перестанут мучить ее и забудутся. Женевьеве было невдомек, что это блаженное «убежище» — лишь результат ее легкомыслия и физической слабости, вызванной голоданием. За два дня она выпила лишь несколько глотков воды.

Выслушивая доклады Сайласа о стрессовом состоянии пленницы, Доминик хмурился все больше. Не поднимало настроения и отсутствие признаков «Алюэтты»; правда, не видно было и преследователей. Все шесть фрегатов теперь шли в четком строю, постоянно обмениваясь сигнальными сообщениями. Самый опасный участок пути был впереди — Юкатанский пролив, отделяющий залив от Карибского моря. Британцы могут устроить там засаду при условии, что уже знают пункт назначения флотилии. Однако если команда «Алюэтты» у них в руках, то скорее всего миссия капера противнику известна.

Анализируя все варианты и пытаясь предусмотреть их вероятные последствия, Доминик поднялся на мостик. Но мысль о Женевьеве постоянно вторгалась в его размышления и отвлекала от главного. На закате он спустился в каюту, решив на этот раз сломить ее отчужденность. Однако желать легче, чем сделать. И Делакруа впервые почувствовал настоящую тревогу.

Миниатюрная Женевьева, казалось, угасала у него на глазах. Не то чтобы она еще больше похудела — два дня без пищи не сказываются так быстро, — но она как-то вся уменьшилась, съежилась. Даже когда Доминик вытащил ее из кровати, девушка стояла согнувшись, будто стараясь спрятать и защитить что-то внутри себя. Капитан взял из стопки аккуратно сложенной одежды чистую рубашку и накинул ей на плечи. Пленница не сделала ни малейшей попытки одеться, и, выругавшись себе под нос, он осторожно продел ее руки в рукава и застегнул пуговицы.

— Пора заканчивать это, Женевьева. Хватит уже. — Он старался скрыть раздражение и говорить твердо, но по-доброму. — Сядь за стол и съешь суп.

Она села и уставилась на супницу, но, когда Доминик поднес ложку к ее губам, отвернулась.

— Я не голодна, — бесцветным голосом ответила Женевьева куда-то в пустоту.

Тяжело вздохнув, он с огромным трудом заставил себя сказать:

— Женевьева, я сожалею о том, что говорил и делал вчера. Боюсь, в том состоянии, в котором пребывал, я действовал безжалостно. Однако и ты несешь ответственность за случившееся, не только я. Давай забудем о том, что случилось.

— Это больше не имеет никакого значения, — тем же бесцветным голосом произнесла Женевьева. — Со мной все в порядке, просто я не голодна.

Доминик взглянул на нее сверху вниз, стараясь подавить раздражение. Потом вдруг резко развернул стул, на котором она сидела, и подхватил ее на руки:

— Кажется, фея, я должен продемонстрировать свое раскаяние.

Он бережно перенес ее на кровать и, прежде чем сесть рядом, аккуратно поднял уголок простыни.

Под его нежными, умелыми ласками Женевьева почувствовала, что оживает, что в созданный ею замкнутый, безопасный мир стали проникать человеческие ощущения, и она запаниковала. Эти восхитительные ощущения принадлежали иному миру, тому, в котором, кроме них, существовали ее унижение и душевное опустошение. Женевьева интуитивно поняла это и воспротивилась тому, что уже однажды случилось. Она будто окаменела, и сознание ее восстало. Так она и лежала, не отвечая на его ласки, пока Доминик не сдался. Поджав губы, мрачно глядя перед собой, он вышел из каюты, громко хлопнув дверью, а Женевьева, даже не потрудившись снова надеть рубашку, лишь натянула на себя простыню и привычно свернулась клубочком.

— Корабль по правому борту! — тревожно крикнул наблюдатель на топ-мачте как раз в тот момент, когда хозяин поднялся на палубу.

Доминик схватил подзорную трубу и стал вглядываться в сгущающиеся сумерки. Наблюдатель сообщил, что корабль сменил курс и направляется к ним, а спустя некоторое время радостно закричал:

— Это же «Алюэтта», месье!

"Одна? — удивленно подумал Доминик — или с военным флотом Его Величества в кильватере?» Он стоял неподвижно в тревожном ожидании, готовый ко всему, как только ситуация прояснится.

— Они сигнализируют, месье. Говорят… говорят, что все в порядке.

— В порядке! А где же в таком случае ее черти носили? — воскликнул Доминик, и его вопрос слово в слово был передан на «Алюэтту».

Оттуда сигнализировали в ответ: «Капитан Маршан просит разрешения взойти на борт, месье». Доминик помрачнел. Он едва ли мог принять капитана «Алюэтты» у себя в каюте, где Женевьева изображала из себя умирающую принцессу.

— Сообщи, что я сам направляюсь на борт «Алюэтты», и передай приказ капитанам всех остальных кораблей присоединиться к нам через полчаса.