— Я не знаю, что тебе сказать. В его комнате нет никакой дыры, Шарлотта. И хотя я согласен, что то, что произошло в туннелях, было ужасно, это было результатом ливня. Во-первых, тебе вообще не следовало там находиться.
— Кто-то закрыл и запер эту дверь перед нами.
Папа бросает на меня долгий, томительный взгляд и вздыхает.
— Может быть. Но что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? Я рассказал полиции всё, что ты мне рассказала. Если только ты не хочешь что-то добавить? — по тому, как он смотрит на меня, совершенно очевидно, что он знает, что я скрываю. Я просто смотрю в ответ, но больше ничего не говорю. Если я это сделаю, он, вероятно, отправит меня в другую школу, как и обещал. Пока я не узнаю, что на самом деле случилось со Спенсером, я никуда не уеду.
Я встаю из-за стола и срываюсь в свою комнату. Когда остаюсь одна, в темноте, вот тогда становится невозможно сдержать слёзы. Лёжа в одиночестве на кровати, я часами плачу в подушку.
Спенсер любил меня такой, какая я есть. Он не знал всех моих секретов, и всё же, даже когда дело дошло до того, чтобы подвергнуть сомнению всё, что, как он думал, он знал о себе, он был готов рискнуть.
Как часто в жизни девушка сталкивается с таким парнем?
Ох.
Моя подушка мокрая от слёз, и я вся в соплях. Но это не имеет значения. Всё, о чём я могу думать, — это обо всем том, о чём я бы хотела поговорить со Спенсером, но у меня так и не было возможности. Думаю, что всё это дурацкое дерьмо, которое рисуют на потрёпанных деревянных вывесках, является правдой, поговорки вроде «
С рычанием я швыряю подушку через всю комнату, и она попадает в стакан с водой, расплескивая её повсюду. Схватив ноутбук, я отправляю сообщение Спенсеру ещё дюжину раз. Я рассказываю ему всевозможные вещи, которые у меня никогда не хватило бы смелости произнести вслух.
А потом засыпаю, и мне снится его запах, этот запах иссопа и кедра, от которого у меня сжимается желудок, учащается сердцебиение, а тело воспламеняется изнутри.
Возможно, я никогда больше не почувствую этот аромат.
Эта мысль просто убивает меня.
На следующее утро я даже не потрудилась встать с постели. Какой в этом смысл? У меня осталось два дня весенних каникул, и мне некуда пойти, нечего делать. Всё, чего я хочу, — это найти Спенсера, но по мере того, как проходят дни, моя надежда становится всё меньше и меньше. Если бы он был жив, он бы уже написал нам сообщение. Если бы он был жив, мы бы уже
Значит, он мёртв.
Вот оно.
Он действительно мёртв.
Какая-то часть меня надеялась, что, как в хорошей книге, его смерть была просто кульминацией, какой-то насмешкой автора, которая разрешится сама собой в своё время. Но это не книга, это реальная жизнь, и всё не так, как должно быть. Я не могу отбросить то, что мне не нравится, начать всё сначала, как будто я живу в видеоигре. Нет. Я должна принять это.
Я должна смириться с тем, что он никогда не вернётся.
Подключив наушники, я сворачиваюсь калачиком на кровати и включаю самую грустную музыку, какую только могу найти, как будто, слушая о проблемах других людей, я смогу избавиться от своих. Но сколько бы я ни плакала, кажется, я не могу избавиться от болезненной меланхолии внутри себя. Неважно, сколько свитеров и одеял я накидываю на себя, кажется, я не могу прогнать холод.
Мальчики заходят, но настроение у них ненамного лучше. В итоге мы сидим вместе в моей комнате и смотрим какой-то тупой фильм. Тобиас приоткрывает окно и закуривает косяк — вероятно, один из Спенсеровских — и мы все по очереди выдыхаем через сетку, чтобы мой папа не почувствовал запаха. Ну, все, кроме Черча.
Он просто тихо и задумчиво сидит в кресле-качалке возле шкафа, но не раскачивается. Он сидит неподвижно, как статуя, на которую так похож, его янтарные глаза смотрят в никуда, пока он потягивает кофе.
— Я полагаю, объявление будет в понедельник? — тихо спрашивает Мика, развалившись на моей кровати. Близнецы чувствовали себя как дома, и это было бы очаровательно, если бы я не была так глубоко погружена в траур, что мне кажется, я могу утонуть. Они сидят по обе стороны от меня, скрестив лодыжки, сложив руки домиком на груди, в одинаковых позах. Интересно, это просто сила привычки, как будто им приходилось практиковать свою двойную рутину, или они делают это даже неосознанно?
— Объявление? — насмешливо спрашивает Тобиас, его красно-оранжевые волосы растрёпаны, под глазами большие фиолетовые круги. Он явно не спал. Сон — это единственное, что помогло мне пройти через всё это дерьмо в первую очередь. — Насчёт «самоубийства»? — он выводит кавычки пальцами. — Это не Спенсер, я вам говорю.
— Если это не Спенсер, то