Беззумный Аддам

Здесь был и бордель, предлагавший как живых девочек, так и простиботов, в зависимости от того, хотелось ли клиенту взаимодействия по запрограммированному сценарию. Впрочем, уловить разницу было зачастую трудно. Была и труппа уличных акробатов, которые жонглировали горящими факелами на канатах, натянутых над затопленными улицами, и иногда падали и ломали себе отдельные части тела — например, шею. Возможность увидеть травму или смерть «вживую» тоже притягивала: интернет-зрелища все сильнее редактировались и прилизывались перед показом, и даже подлинность так называемых реалити-шоу вызывала у зрителей много вопросов. Поэтому грубый, неотшлифованный физический мир начал приобретать некую загадочную привлекательность.

Среди аттракционов и зрелищ на ярмарке был и волшебник, мужчина лет пятидесяти с печальными глазами, в штанах, пузырящихся на коленях, словно его костюм был украден из лавки старьевщика — волшебник явно не греб деньги лопатой. Он раскидывал шаткую импровизированную сцену в плесневеющем антресольном этаже очередного шестизвездочного отеля и манипулировал картами, монетами и носовыми платками, распиливал женщин пополам и заставлял их исчезать из запертых шкафов и еще читал мысли. В телевизоре и Сети подобные развлечения давно вымерли, потому что в цифре им недоставало осязаемости, а значит, возбуждало подозрения: откуда зрителям было знать — может, это все спецэффекты? А вот когда маг из Плавучего Мира засовывал в рот горсть иголок, можно было своими глазами видеть, что это настоящие иголки; когда они появлялись изо рта с уже вдетыми в них нитками, эти нитки можно было потрогать; а когда маг подбрасывал в воздух колоду карт и туз пик прилипал к потолку, это происходило в реальном времени, прямо у тебя перед глазами.

В пятницу вечером и в субботу вечером в гостинице собирались толпы — зрители всегда ломились на представления мага из Плавучего Мира. Маг называл себя «Слей-Талант» — в честь Аллана Слейта, историка герметических искусств, жившего в двадцатом веке. Впрочем, об этом мало кто из зрителей знал.

Зеб знал, потому что именно к магу устроился работать. Он играл Лотаря, мускулистого помощника — для этого приходилось напяливать пошлейший костюм из поддельной леопардовой шкуры. Он наклонял шкаф туда-сюда, переворачивал его вверх дном, показывая, что внутри ничего нет, или засовывал красавицу-ассистентку мага в ящик для распиливания пополам. Впрочем, иногда он еще работал подсадкой, собирая информацию для номера «Чтение мыслей» или выражая неумеренные восторги, чтобы отвлечь внимание зрителей. Днем его посылали за покупками за пределы Плавучего Мира, туда, где работали мини-супермаркеты и люди спали по ночам, а не днем.

— Я многому научился у старика Слей-Таланта, — говорит Зеб.

— Распиливать женщин пополам?

— И этому, хотя распилить женщину любой может. Фокус в том, чтобы она при этом улыбалась.

— Наверно, нужны зеркала, — говорит Тоби. — И дымовые завесы.

— Я поклялся хранить тайну. Но самое важное, чему научил меня старый Слей, — это искусство отвода глаз. Заставь зрителей смотреть на что-то другое, а не на то, что ты сейчас делаешь, — и тебе очень многое может сойти с рук. Слей называл всех своих красавиц-ассистенток «мисс Тификация». Такое у него было для них универсальное имя.

— Может, он просто не мог отличить одну от другой?

— Может, и так. В этом смысле они его не интересовали. Но они должны были хорошо выглядеть в блестках — в очень малом количестве блесток. На тот момент мисс Тификацией была Катрина У, рысьеглазая метиска-азиатка из Пало-Альто. Я мысленно называл ее «Катрина Ух!» и пытался с ней подружиться — работница фастфуда Винетта открыла мне целый мир новых возможностей, и я был беспечен и отважен. Но мисс Тифи-кация Ух меня к себе не подпускала. Каждую пятницу и субботу я держал ее в объятьях, засовывая в ящики и шкафы для распиливаний и исчезновений или выкладывая на сгол для левитации. Иногда я осмеливался что-нибудь ей пожать и склабился при этом так, что она просто обязана была растаять — но она только, не переставая улыбаться, шипела: «А ну прекрати сейчас же!»

— Ты хорошо шипишь. Может, все ее жизненные флюиды уходили на распиливание пополам?

— А вот и нет. О ее флюидах заботился один из акробатов-канатоходцев. В будни, когда она не работала на мага, этот акробат учил ее танцам на трапеции; они вдвоем готовили номер со стриптизом на канате. У мисс Ух было два костюма для этого номера: птичий и змеиный. Для змеиного номера у нее еще была живая змея, что-то вроде питона, но очень тормозная, словно ей удалили мозг. Питона звали Март: по словам мисс Ух, март — месяц надежды, а ее питон всегда смотрел в будущее с надеждой.

Она, кажется, была привязана к этой твари: иногда выступала перед публикой, накрутив его себе на шею, чтобы он на ней извивался. Я подружился с Мартом, ловил для него мышей. Я надеялся, что перепуганные мыши проложат мне путь к сердцу мисс Ух, но не тут-то было.

— Почему всех так тянет на женщин-змей? — недоумевает Тоби. — И на женщин-птиц тоже.