Беззвёздная дорога (СИ)

Наконец он добрался до самого высокого места — до плоской площадки под высокой стеной, где стороны центрального пика взмывали скалой. Фингон думал, запрокидывая голову, чтобы посмотреть лучше, что на самом деле он повёл себя глупо: ему надо было бы принести с собой верёвку, а теперь ему, может быть, понадобится вернуться за нею. Но тут же в его голове стало пусто. Ни одной мысли.

Маэдроса здесь не было.

Да, адамантовые цепи были. Фингон видел место, где они были вбиты в скалу. Но пленника здесь не было — никаких следов его, и нельзя было понять, куда его забрали и когда. Не думая, Фингон выкрикнул его имя — и голос поглотило молчание Пустоты. На мгновение он растерялся. Затем отчаяние стало тихо нашёптывать ему. Если не здесь, тогда где? Если не так, тогда — как?

Нет. Фингон не сдастся, не сейчас. Маэдрос был где-то здесь. Фингон видел его мельком, снова и снова, когда шёл по этой дороге через Пустоту. Что-то ведь осталось, что-то можно было найти, и, если дорога кончалась здесь — это было здесь. Царство Моргота не победит его. Он не боялся.

Он взял арфу, ту самую, что была у него с собой в течение всего этого пути, и запел. Это была та самая песня о Валиноре неомрачённом, что он пел на этих скалах Средиземья давным-давно. Фингон вложил в эту песню и звук волн, разбивавшихся о берег, и явление Эарендила, восстающего на Западе, и воспоминание об отважных звуках труб, раздавшихся под Луной.

Но тонкая нить песни тяжело повисла над опустошением, и эхо не вторило ему. Не слышно было голоса, который подхватил бы песню Фингона — а голос его в его собственных ушах звучал ещё тоньше и тише, чем у Фродо, когда тот прервал Фингона у себя на дне рождения. Он попытался петь погромче, и ему показалось, что тишина лишь стала давить на него ещё сильнее. Пустота не проявила никакого интереса к песням о свете. Её не трогала безрассудная отвага труб.

Фингон сел на тёмную, сухую площадку, засыпанную пеплом, скорчился и на какое-то время закрыл лицо руками.

Моргот всегда был изобретателен, когда речь заходила о пытках. Дорога привела его именно сюда. Должен быть какой-то путь. Если не высоты — тогда это должны быть глубины.

Когда Фингон искал своего друга в Ангбанде в Средиземье, пути внутрь не было. Пути внутрь не было потому, что врата были мощными и строго охранялись. Но сейчас охраны тут он не увидел.

Он вспомнил, что на мгновение перед его глазами у подножья гор мелькнула паутина. Ремеслом пауков было развеществление сущего, и там, внизу, они были заняты своей работой.

Фингон пошёл вниз, под гору. Это было не легче, чем идти вверх, и заняло это больше времени, ибо усталость и отчаяние начали брать своё. Но он найдёт путь. Он должен. Он оглянулся на серую дорогу, стоя у сторожки над железными вратами. Там была верёвка. Ему даже показалось, что он видит иссохшее дерево со сломанным стволом: оно, как пьяное, склонилось над пропастью.

Обратно к подножью горы — обратно к рваному концу серой дороги. Фингон направился к воротам. В тот раз он не подходил к ним так близко. Чужие глаза были вокруг них и над ними — глаза, которые были назначены бдеть здесь с тех пор, как войско Финголфина затрубило в трубы, бросая вызов Морготу; глаза, созданные, чтобы видеть во тьме — и пусть Фингон был Отважным, но он не был безумен. Но теперь он шёл прямо к воротам. Как и тогда, ему показалось, что он чувствует, как из них исходит чёрное облако зла. Он направился прямо в них. Это было всё равно, что подставить лицо злому восточному ветру, что бил по льду Хелькараксэ. Этот холод жёг.

Но пауки из Пустоты у ворот побывали. Теперь их тут не было, но они соткали свои серые паутины вокруг всего входа в Ангбанд внизу, и паутина была столь тяжела, что с дюжину раз она сорвала с места железо. Тёмные дыры зияли, как пасти. Паутина была здесь так давно, что даже почти перестала быть липкой. Фингону пришлось выдернуть несколько прядей своих волос из неё, когда он пробирался через извилистую цепь ловушек в самом большом проходе, — но это было самое худшее.

И он стоял во вратах крепости зла, у входа в длинный зал, вырезанный поперёк структуры камня и постепенно спускавшийся вниз. Здесь не было абсолютно темно. То тут, то там висели светильники, горя в полутьме смолистым огнём. Когда глаза Фингона приспособились к освещению, он увидел, что от большого туннеля отходят много маленьких коридоров. Входы в них были неровными прорезями в скале, и глядеть на них было жутко. Он подумал о прекрасном Менегроте, который предания эльфов, ремесло гномов и мудрость Мелиан превратили в прекраснейшее жилище Средиземья. Это казалось чёрной пародией на него. В каждом месте, куда могла пробраться хоть тень изящества — даже по чистой случайности — злая воля строителей мешала этому. Они опускали потолки и углубляли полы, чтобы не было ни единого намёка на красоту.