Беззвездное море

Каждая такая дверь, если кто-то решится открыть ее, приведет в Гавань на Беззвездном море.

Мало что отличает их от самых обычных дверей. Некоторые совсем простые. Другие затейливо изукрашены. У многих имеются круглые, шариком, ручки, ждущие, чтобы их повернули, но у других это рукоятка, на которую надо нажать.

Тогда двери поют. Неслышные песни сирен, обращенные к тем, кто жаждет знать, что за ними.

К тем, кто, как по родному дому, тоскует по месту, где никогда не был. К тем, кто ищет, даже не зная, что (или где) ищет.

Те, кто ищет, найдут.

Предназначенные им двери ждут их.

Но то, что случится потом, у всех разное.

Порой кто-нибудь отворит дверь, посмотрит внутрь и закроет ее снова.

Другой, стоя перед дверью, оставит ее как есть, пусть даже любопытство его задето. Подумает, что сначала нужно спросить разрешения. Подумает, что дверь ждет кого-то еще, хотя, по правде, ждет она именно его.

Есть такие, кто, отыскав дверь, откроет ее и войдет – чтобы посмотреть, что ж там за нею.

Оказавшись внутри, они бродят по каменным залам и находят, что поразглядывать, что потрогать, что почитать. Находят книжки с историями, то засунутые в дальний угол, то выложенные на стол, как будто они всегда наготове, только и ждут, когда явится читатель.

Каждый, вступивший туда, найдет то, что придется ему по сердцу. Книгу, или собеседника, или удобное кресло в уютной нише. Кто-нибудь принесет им питье.

Они утратят представление о времени.

Порой, осознав, сколько всего вокруг, ошеломленные гости теряются, у них кружится голова, пространство сжимается, тесня легкие, сердце и мысли, и тогда, не теряя времени, они находят дорогу назад, на родные просторы, под знакомые звезды, на привычный воздух, и, как правило, забывают, что такое место существует на свете, не говоря уж о том, что им удалось там побывать. Оно стирается из памяти, как сон. Больше они ту дверь не откроют. Они забудут, что какая-то дверь была.

Но такой отклик – редкость.

Большинство тех, кто находит это место, его искали, даже если не ведали, что оно и есть то, что они ищут.

И они-то решают на какое-то время там остаться.

На несколько часов, дней, недель. Некоторые уйдут и вернутся, воспринимая это место как прибежище, приют отдохновенья, курорт. Живут одновременно и наверху, и внизу.

Кое-кому удается на поверхности вокруг своей двери выстроить жилье, благодаря чему она всегда рядом, содержится в порядке, и никто другой не может ею воспользоваться.

Но нередко, раз пройдя через свою дверь, человек жаждет никогда не оглядываться на то, что оставлено наверху. Та жизнь, что позади, становится сном и ждет не того, чтобы к ней вернулись, а того, чтобы ее забыли.

Такие люди остаются и становятся постояльцами, и именно они, обживаясь, преображают это место в то, каким оно станет.

Они живут и работают. Любуются прекрасным, читают, создают новые произведения искусства и новые истории, чтобы прибавить их к тем, что уже на стенах и полках. Обретают друзей и любовников. Ставят спектакли, играют в игры, на основе товарищества свивают общину.

Устраивают затейливые празднества. Случайные гости пользуются этим, чтобы вернуться, народу прибывает, оживляются даже самые тихие уголки. Музыка и смех слышны отовсюду. Гости Гавани, хмельные, разгоряченные вином, окунают босые ноги в воды Беззвездного моря.

Даже те, кто предпочитает остаться с книгой в своей келье, по такому поводу выбираются из своего одиночества, некоторых даже удается уговорить поучаствовать в разгуле, тогда как другие снисходят только на него поглядеть.

В танцах и удовольствиях время течет незаметно, но приходит момент, когда те, кто уйдет, начинают пробираться к выходу, откуда их доставят каждого к своей двери.

Они попрощаются с остающимися.

С теми, кто обрел пристанище в Гавани.

Они искали, и они нашли, и здесь они решили остаться, и неважно, выбрали они путь посвящения или попросту место житья.

Они живут, и они работают, и они играют, и они любят, и если даже порой тоскуют о мире, оставленном наверху, то вряд ли в этом признаются.

Это их мир, беззвездный, священный.

Они думают, он неуязвим. Непроницаем и вечен.

Но все когда-то меняется.

Закери Эзра Роулинс прибывает в “Алгонкин” примерно через четыре минуты после того, как вышел из своего номера. И прибыл бы раньше, если бы не пришлось дожидаться лифта, а потом, на переходе через улицу – пропустить перед собой такси.

Праздник еще не в разгаре, но уже оживленно. В лобби очередь из тех, кто ждет, чтобы их впустили. Отель, выстроенный в более классическом стиле, чем тот, где остановился Закери, выглядит еще старомодней, заполненный празднично одетой толпой, полированным красным деревом и искусно, но неярко подсвеченными пальмами в кадках.

Стоя в очереди, Закери надевает свою маску. Женщина в черном платье раздает белые маски тем, кто не позаботился принести их с собой, и Закери рад, что позаботился, потому что белые – из пластика, и вряд ли в них будет удобно, хотя зрительный эффект, когда они рассредоточены тут и там по комнате, впечатляет.