Читаем Би-боп (повести) полностью

В углу комнаты, между окном и батареей, уткнувшись в штору, вот так, со спины, можно подумать, он дуется, плачет, дурачится, корчится от смеха, от боли, но вовсе нет, он играет на альт-саксофоне, раструб прижат к шторе, так приглушается звук.

Еще очень рано, он импровизирует с «Lover man», один и тот же мотив, способный взволновать самых тугих на ухо, ну вот, началось, сосед уже взволновался, стучит в стенку, стук пробуждает импровизатора, он перестает играть; перестать играть — это совсем как проснуться, играть — это тоже как проснуться, а еще как заснуть, ну, короче, он просыпается очень рано, чтобы играть, он играет очень рано утром, потому что рано утром ему играется хорошо, ему очень хорошо играется очень рано утром, а еще очень поздно вечером, ему очень хорошо играется очень поздно вечером, впрочем, очень рано или очень поздно — один и тот же час, и порой — один и тот же настрой.

Он отстегивает саксофон, снимает ремешок, достает из кармана колпачок, надевает его на мундштук, похоже на клобучок, что надевают на голову соколу, и тут задумывается; об этом он, Базиль, — нет, не фамилия, а имя, фамилия у него Премини — задумывается впервые: как связаны саксофонный мундштук и соколиный клюв, и охота, вот-вот, охота, но, собственно, на кого?

Он оборачивается, бросает сакс на кровать — кровать у окна, здесь все у окна, здесь тесно, — саксофон подпрыгивает, он смотрит на него и тут же чувствует, что уже не может его терпеть, такое случается не впервые.

Все очень просто, будь это сокол, нападающий на птиц более слабых, более медленных, более слабых, ибо более медленных, он свернул бы ему шею.

Он хватает его, сворачивает ему шею, отделяет шею от тела, тело от шеи, убирает, кладет тело и шею в чемодан, закрывает и уже сожалеет, что закрыл, с сожалением представляет чеканку, нет, гравировку, хотелось бы снова увидеть, нет-нет, ничего, желтый металл, на дне красный бархат, клавиши из перламутра.

1.2

Он подпрыгивает на ступеньках, словно мячик, который ускакивает, как в детстве, это из-за кроссовок с пузырьками, из-за подошв с пузырьками, пружинящих, с воздухом, воздухом сжатым, он купил их, когда, нет-нет, об этом потом.

Выйдя на улицу — как свежо, как привольно, как будто задумался, словно спросив самого себя: И куда это все его заведет, — он проводит рукой по лицу, по всему лицу, трет щеки, лоб, подбородок, так от усталости потирают себе лицо; приятно чувствовать на лице чью-то руку, даже свою, это правда; когда взрослеешь так, что уже не ребенок, уже никто не погладит тебя по лицу, а жаль, будто, кроме усталости, он хотел стереть что-то еще, может быть свое детское лицо, или хотел напомнить себе, что, всему вопреки, у него есть лицо, вот это, со лбом и щеками, ощущает щетину, говорит себе: Ну а если придется идти на собеседование, и возвращается, чтобы побриться.

1.3

Бреясь. Видит в зеркале чемодан на кровати. Внутри чемодана представляет себе сакс, даже больше, чем представляет, отчетливо видит сакс в закрытом чемодане, да и к чему ему представлять, что чемодан открыт, он и так видит его открытым.

Говорит себе, может, надо уже не играть как он, поправляет себя, говорит себе: Может, надо уже не пытаться сыграть как он, говорит себе: Надо пытаться играть не как он.

И потом, не могу же я всю свою жизнь, повторю, всю свою жизнь, все свое время, скажем, все свое время тратить на то, чтобы… слово он не решается произнести, боится даже подумать и все же подумал, поэтому и не решается произнести, но все же подумал, я все же подумал, говорит он себе.

Так пусть скажет.

И он говорит. Не могу же я все свое время тратить на то, чтобы подражать, хуже того, копировать, даже хуже того, заимствовать, это стыдно, хотя… ну, давай же, давай, скажи честно, что думаешь.

Думаю, говорит он себе, может, лучше копировать великого, ну, такого как Чарли (Паркер), чем пытаться самому стать великим, но не суметь, ну-ну, продолжай, и оставаться малым, то есть? лучше быть двойником великого, чем никем себя самого, то есть? хочу стать или Чарли, или никем, ну вот и порезался.

Кровоточит изрядно. Почему так сильно кровит? Он же не принимает лекарств, разжижающих кровь. Ведь он же не гемофилик? Что это значит, гемофилик? Тот, кто любит кровь так, что дает ей истечь. Нет, это наверняка из-за головы. У него в голове было много крови. Полная голова, налитая кровью, вот-вот, прилив крови, слишком долго дул в сакс, говорит он себе перед зеркалом.

И потом, со шторой, что затыкает раструб, приходится дуть сильнее, но зато придается звучание, как сказать? ладно, не парься, капля стекает с подбородка, падает на футболку, ну вот, теперь надо сменить футболку, надеть ту, что грязная, но без пятен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Текст
Текст

«Текст» – первый реалистический роман Дмитрия Глуховского, автора «Метро», «Будущего» и «Сумерек». Эта книга на стыке триллера, романа-нуар и драмы, история о столкновении поколений, о невозможной любви и бесполезном возмездии. Действие разворачивается в сегодняшней Москве и ее пригородах.Телефон стал для души резервным хранилищем. В нем самые яркие наши воспоминания: мы храним свой смех в фотографиях и минуты счастья – в видео. В почте – наставления от матери и деловая подноготная. В истории браузеров – всё, что нам интересно на самом деле. В чатах – признания в любви и прощания, снимки соблазнов и свидетельства грехов, слезы и обиды. Такое время.Картинки, видео, текст. Телефон – это и есть я. Тот, кто получит мой телефон, для остальных станет мной. Когда заметят, будет уже слишком поздно. Для всех.

Дмитрий Алексеевич Глуховский , Дмитрий Глуховский , Святослав Владимирович Логинов

Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Социально-психологическая фантастика / Триллеры
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы