Би-боп (повести)

Женщина видит, как он подходит, она бездвижна, в ее поведении ничего не меняется, она какая-то особенная — это выражение бессмысленно, — она вся в сером, очень элегантная — еще одна бессмыслица, — рядом с ней маленькая, очень маленькая девушка, намного моложе ее, которую явно забавляет то, что происходит между ней и музыкантом, она смотрит на приближающегося Премини, затем снова на сидящую рядом женщину, ей забавно наблюдать, как эти двое смотрят друг на друга, Премини останавливается перед двумя женщинами — полуженщиной и женщиной с половиной — и говорит: Я присяду к вам выпить, он словно оглушен.

Мы как раз собирались вас пригласить, усмехается девушка, я и эта дама, говорит она, эта дама — моя мать, ее зовут Сесилия, а вас? Базиль, произносит Премини. Девушка хохочет. Эта пигалица, которая смеется, как дурочка, — моя дочь, вступает женщина. Вот так она и Премини познакомились, если это можно назвать знакомством.

Принесу себе выпить, говорит он, весь в поту, под пиджаком футболка липнет к коже, в тот вечер он надел пиджак, пиджак великоват, длинные полы ему идут, хотя ладони тонут в рукавах, черный цвет ткани подчеркивает бледность лица, светлый ежик волос, впалые щеки.

Он возвращается с бесплатной выпивкой, Фернан платит по сотне каждому и дает выпивать сколько угодно, считается, что в подпитии лучше играют, он возвращается, он мог бы и не вернуться, но он возвращается, это судьба.

Женщина смотрит, как он садится напротив нее, в ее взгляде есть что-то странное, что не прощает, разбирает по косточкам, оценивает, судит, кажется, видит насквозь, но этого что-то Премини не замечает, он садится, она наблюдает за тем, что он пьет, она наблюдает, как он пьет, она наблюдает за ним не отрываясь, словно он редкий экземпляр, на свободе, прирученный, приученный, приходящий пить к столу от одного только взгляда, Премини это совсем не смущает, он все еще как оглушенный, а то, что он пьет, только усугубляет.

Дочь смотрит на мать, смотрящую на Премини, смотрящего на ее мать, она спрашивает себя, что скажет он, что скажет она, дочь ждет, мать молчит, ей нечего сказать, Премини тоже, им нечего сказать друг другу, у них нет желания говорить, у них есть желание только смотреть друг на друга по причинам диаметрально противоположным, но молча, и это может длиться, может тянуться, пока непрерывно молчание, молчание можно превратно понять, молчанием можно отделаться, можно им насладиться; когда он открыл глаза, его взгляд встретил ее, его взгляд упал на нее, хотя мог упасть на другую, но упал на нее; она не отрываясь смотрела, когда он играл, назовем это игрой, он играл, а теперь не играет, ей трудно принять, что он мог играть, как играл, а теперь не играет, Премини тоже трудно это принять, а значит, даже молчание справляется плохо, справляется хуже, поскольку оно столь болтливо, что вызывает желание заговорить, пусть ради того лишь, чтобы его опровергнуть — его опровергнуть? — она наблюдает, как он уже не играет, а Премини осознает, что он уже не играет, и чувствует на себе ее взгляд, и все это длилось, пока Премини не услышал, как задрожала тарелка Клода.

1.12

В тот вечер, когда Премини, листая журнал, увидел ту фотографию у Сесилии, фотографию ню очень старой женщины, которая его так взволновала, в специальном номере ежемесячного журнала по искусству, посвященном фотографии и, в частности, ню, даже если фотография — это совсем не искусство, а ню только повод, чтобы себя им не утруждать, он пришел с коробкой пластинок Бетховена под мышкой.

Он завернул ее в оберточную бумагу, обвязал лентой, завязал бантиком, что не помешало Сесилии дергать за нее яростно, нервно, как это всегда бывает, когда спешишь узнать, или боишься расстроиться, или когда смущен, ведь подарки смущают, что за идея мне сделать подарок, говорила она, вы приводите меня в замешательство, пока Премини не сказал ей: Бантик там, с другой стороны.

Она то и дело его благодарила, не менее получаса, до аперитива, во время аперитива, после аперитива, она благодарила его так настойчиво, что Премини спросил себя: А вдруг не стоило приносить ей Бетховена? и сказал себе: Может, это ее смущает, — потом она его оставила, чтобы заняться ужином, он взял первый попавшийся на глаза журнал.

Затем пришла пигалица дочь.

Премини не ожидал увидеть ее.

Премини надеялся побыть с Сесилией наедине.

Но дочь пришла, и с этого момента она и мать не переставали добрую часть вечера, точнее, почти весь вечер, да что уж там, весь вечер — пусть с перерывами на то, чтобы поставить квартет Людвига ван — какое удовольствие, если конечно вы не предпочитаете джаз, — ему даже стало обидно, или вытащить из духовки блюдо, Премини остался на ужин, дочь тоже.

Спорить по поводу авиабилета, дочь Сесилии вернулась из Греции, с одного острова, посмотрите, она мне прислала открытку, сказала Сесилия, террасы, совершенно белые стены домов, синие крыши, но такие синие; какая же синева, красиво, произнес Премини, но Сесилия и дочь уже снова заспорили.