Би-боп

Она спешила. Обдумывала все это целое утро. Никак не могла решиться. Не осмеливалась. Боялась. И я ее понимаю. Когда еще, в общем-то, молодой и живой человек заявляет вам, что вот-вот умрет. Быть может, не сегодня, но завтра уж наверняка. Очень трудно. Говоришь себе, что нужно что-то сделать. Помочь, почему бы и нет, проверить, поверить в ошибку, надеяться. В любом случае не уклоняться. Короче, навестить. И теперь навязчивая идея, что опоздаешь.

Она распахнула низенькую дверцу. Выпрыгнула из машины. Сняла белую цепь. Влезла обратно в машину. Проехала. Остановилась. Вылезла из машины. Повесила цепь на место. Вновь влезла в машину и включила сцепление. Резковато. Ведущие колеса впились в дорожный грунт. Оставляя на нем красивые отпечатки.

У дома имелась насыпная площадка. Там она и припарковала свой синий «морган». Вылезла. Одетая довольно легко. Цвета засохшей, но светлой крови. Скажем, разбавленной. Подходящего к ее веснушкам. Коротким рыжеватым волосам. Направилась к черному ходу.

Поискала звонок. Не нашла. Отступив на шаг, посмотрела направо, налево. Его не обнаружив, постучала. Несколько раз. Не дождавшись ответа, дернула за ручку. Дверь была не заперта. Она вошла и стала звать. Звала с первого же шага по коридору.

Есть тут кто-нибудь? В коридор выходило несколько крохотных помещений. Кухня, закуток для стирки, туалет, гардероб, вестибюль. Есть тут кто-нибудь? Сочла свои призывы слишком безличными. Она же знала хозяина дома. Таким образом, могла себе позволить. Сударь! Вы здесь? Можно войти? Вестибюль выходил в другой коридор, который вел к просторному салону.

Все было распахнуто настежь. С моря доносился очень даже живой гул. На него она и направилась. Вдоль по коридору. Не переставая вполголоса звать. Между страхом и желанием знать. Босые ноги в светлых мокасинах. Вошла в салон. Замерла рядом с колонной, вокруг которой закручивалась лестница.

Прямо перед ней, наполненная голубым небом, распахнута во всю ширь стеклянная дверь. Справа софа или канапе цвета маренго под охраной двух больших китайщин. Слева, в глубине огромного помещения, часть, которую можно было бы назвать пятиугольной. С оконным проемом в форме эркера. Под проемом, рядом с невыключенной стереосистемой, ампирный диван. Схожий с тем, что у мадам Рекамье. А на диване Поль.

Сердце пловчихи, казалось, застопорилось. Я говорю, казалось. Не более чем впечатление. У нее был выбор, два решения. Сбежать или приблизиться. Она приблизилась. Храбрая малышка. В смелости ей не откажешь. Наклонилась над Полем. Сочла, что он прекрасен. Это нормально. Болезнь наделила его красотой. Благодаря ей и стало прекрасным это исполненное мира и покоя лицо, кожа да кости. Но это по-честному.

Главное в очередной раз не в этом. Чуть пониже. Она ощупывала взглядом неподвижную грудную клетку. Которая внезапно приподнялась. Он дышит. И вместо того чтобы расплакаться. Чего ей хотелось. Ей бы стало легче. Хотя ее подмывало разбудить Поля, похлопав его по руке, потом по щеке. Она ничего этого не сделала. Повернулась к пианино. Она заметила его еще раньше. Вы совершенно правы. Еще вчера. Любопытствуя, не он ли на нем играет.

Она-то, во всяком случае, играла на нем весьма прилично. И, стараясь не шуметь, к нему подошла. Уселась за клавиатуру. Оглядела раскрытые на пюпитре ноты. На глазок, в общем-то правильно, оценила, что это не кто иной, как Брамс. Ну нет. Слишком сложно. А кроме того, немного его, этого Брамса, зная. Не хотела будить Поля тяжеловесной меланхолией. Для него, да и для себя хотела чего-то повеселее.

Она ласково разбудила его мелодией, которую лично я обожаю. К сожалению, письмо не дает нам возможности что-либо услышать. Если бы мог, я бы вам ее напел. Но те, кто ее знает, ее узнают. Речь о Bye Bye Blackbird. Начала с очаровательного вступления в восемь тактов, потом, одновременно ее напевая, сыграла мелодию.

Поль проснулся: Люси? Это ты? Ты здесь? Я же тебе говорил. Нет, это я, сказала купальщица. Я пришла узнать, что у вас нового.

Узнать, что у вас нового. Когда речь идет об умирающем, в формулировке есть нечто безумное. Несомненно. Но могла ли она сказать по-другому? Я пришла посмотреть, не умерли ли вы. Уже или еще нет?

Поль только что произнес ее имя. Думал о Люси. Себя упрекал. Тем сильнее, что она ему очень нравилась. Принять присутствие этой женщины, когда Люси оставалась заточена в Париже без каких-либо новостей о нем. Опять начинается. Без каких таких новостей? Умер ли он или еще нет? Сделал ли уже это? Или отступился? Стоит позвонить, и я все пойму. Если не ответит, буду знать, в чем дело. В этот час он, вероятно, уже не способен передвигаться.

Купальщица: Как вы себя чувствуете? Поль: Как тот, кому никак не добраться до конца. Ну да все же получше. Проспал, должно быть, часов двенадцать. Я это чувствую. Хочу встать. В сторону, самому себе, в мыслях, он добавил: Когда я вас вижу, мне хочется встать. Мне уже совсем не хочется со всем кончать. И еще менее себя ограничивать. Я хочу пить, сказал он.